Поль Феваль - Королевский фаворит Страница 37

— Что такое? — спросил Фэнсгоу.

— Чтобы узнать это, милорд, вам надо заплатить тысячу гиней.

— Это дорого для подобной тайны.

— Разве она вам уже известна?

— Я знал ее раньше вас. Может быть, даже ранее самого Кастельмелора.

Макароне бросил на лорда недоверчивый взгляд, потом взгляд его с отчаянием устремился на шкатулку, из которой Фэнсгоу вынул гинеи для монаха.

— Вы ничего больше не имеете мне сказать? — спросил англичанин.

— Как поверенный графа, я вынужден молчать, милорд, — печально сказал Асканио, — но как начальник королевского патруля…

Фэнсгоу жестом заставил его замолчать. Он снова позвонил, и в полуоткрытую дверь просунулась физиономия Балтазара. В то же время англичанин открыл шкатулку, и ослепленному взору Асканио предстала целая куча различных золотых монет.

— Позовите сэра Виллиама, — сказал Фэнсгоу Балтазару.

Балтазар вышел, лорд отсчитал сто гиней. Асканио, онемев от изумления, глядел на него. Рука его инстинктивно то сжималась, то разжималась, как бы ощупывая золото, вид которого кружил ему голову.

В эту минуту на пороге двери, которая вела во внутренние комнаты, показался секретарь.

Асканио взглянул в его сторону и был поражен. Возглас удивления уже готов был сорваться с его губ, но секретарь приложил палец к губам, призывая к молчанию.

— Милорд, звали меня? — сказал секретарь, медленно подходя к посланнику.

— Садитесь, сэр Виллиам, и припишите внизу моего письма, в форме post-scriptuma, следующее:

«Сегодня вечером Изабелла Немур-Савойская исчезла, похищенная солдатами королевского патруля».

Этот полк получает жалованье от Испании, так что никакое подозрение не может пасть на правительство его величества короля Карла.

Виллиам повиновался.

— Господин капитан, — торжественным тоном продолжал милорд, — Англия страна великодушная, потому что она могущественна. Не думая пользоваться в настоящем затруднительным положением Португалии для того, чтобы водворить над нею свою власть, она, напротив того, делает все усилия, чтобы уменьшить затруднения этой страны. Среди общего положения дел, королева служит камнем преткновения, королева возвратится во Францию… Если только на пути с ней не случится какого-нибудь приключения. Сейчас мы переговорим о средствах, как устроить наше дело и возвратить спокойствие стране, к которой Англия питает материнскую любовь.

— А кто похитит королеву? — спросил Макароне.

— Вы, капитан.

— Милорд уверен в этом?

Фэнсгоу не отвечал. Он внимательно перечитал письмо и приписку, потом подписал все и позвал Балтазара, которому передал тщательно запечатанный пакет.

— Садись сейчас же на коня и отвези это письмо капитану Смиту, корабль которого отходит сегодня вечером. Если возможно, то пусть он отправится сейчас же.

Потом он повернулся к Асканио.

— Вы видите? — сказал он.

— Я вижу, что вы пишете, как о деле совершившемся, о том, что еще надо сделать.

Фэнсгоу погладил свою рыжую бороду.

— Вы просили у меня тысячу гиней, — продолжал он повелительным тоном, — вот вам сто… Но погодите пока их брать — я вас знаю, капитан, и далеко не имею к вам безграничного доверия.

— Что это значит? — вскричал Асканио, с воинственным видом покрутив усы.

— Молчите! Англия — нация щедрая, но она не любит платить напрасно… Как зовут вашего поручика?

— Мануэль Антунец.

Фэнсгоу взял перо и, обмакнув в чернила, подал падуанцу.

— Пишите, — сказал он.

— Но…

— Пишите!

Макароне взял перо, Фэнсгоу стал диктовать:

«Сеньор Антунец выберет двадцать решительных солдат и приведет их в восемь часов вечера на площадь перед дворцом Хабрегасом. К нему явится человек, приказания которого он будет исполнять, как мои собственные, этот человек будет называться сэр Виллиам…»

— Кто этот сэр Виллиам? — перебил Макароне.

— Это я, — сказал секретарь.

— Вы!? — невольно вскричал падуанец.

Поспешный знак секретаря остановил его.

— Сэр Виллиам… — пробормотал он. — Пожалуйста, дальше…

— «За это будет выплачено большое вознаграждение», — докончил Фэнсгоу. — Теперь подпишитесь.

— И я получу сто гиней? — спросил падуанец.

Фэнсгоу подвинул к нему золото.

Макароне взял его и подписал.

— Теперь, — продолжал Фэнсгоу, — вы наш гость до завтрашнего утра. Вы же, Виллиам, поезжайте в казармы королевского патруля.

— Виллиам! — пробормотал Макароне. — Лучше сказать, сам черт!

Секретарь закутался в длинный плащ, закрывавший его лицо, и исчез.

У наружных дверей отеля он встретил Балтазара, садившегося на лошадь. Поспешно вскочив в седло, Балтазар поскакал во весь опор; но вместо того, чтобы ехать к гавани, он помчался по узким улицам верхнего города и остановился наконец перед массивным и мрачным зданием, в дверь которого постучался.

Это был монастырь лиссабонских Бенедиктинцев. Брат-привратник спросил из-за двери, кого гостю надо.

— Монаха! — отвечал Балтазар.

Это, конечно, был очень странный ответ для такого места, где были только одни монахи, тем не менее дверь монастыря сейчас же открылась.

Глава XIX. КЕЛЬЯ

Человек, которого мы до сих пор звали монахом, и который был известен под этим именем всему Лиссабону, находился один в небольшой, почти пустой комнате, принадлежавшей к апартаментам Рюи Суза де Мацедо, настоятеля лиссабонских Бенедиктинцев.

По особенной милости сеньора аббата, он не вел жизни других монахов. В капелле не было аналоя с написанным на нем именем монаха, никто никогда не видел его служащим обедню, и когда звонили к вечерне или заутрене, то его место на клиросе часто оставалось пустым.

В ту минуту, когда мы вводим читателя в его келью, монах медленными шагами ходил по ней взад и вперед. Время от времени его губы шептали невнятные слова. Была ли эта молитва? Было ли это свидетельство забот о светских делах?

Хотя монах был добрый христианин, но мы склоняемся на сторону последнего предположения, и читатель согласится с нами, когда узнает, что достойный отец после посещения лорда Фэнсгоу побывал уже у короля, говорил с инфантом и провел целый час в тайном разговоре с графом Кастельмелором.

Все эти высокопоставленные лица приняли его с большим уважением.

Где бы то ни было, даже в присутствии самого короля, монах никогда не снимал громадного капюшона, совершенно скрывавшего его лицо. Никто не мог похвастаться, что видел его черты. Из под капюшона сверкал только повелительный взгляд его черных глаз, и виднелась седая борода.