Сергей Шведов - Поверженный Рим Страница 38

– В тесноте, да не в обиде, – усмехнулся тучный хозяин, поднимаясь навстречу новому гостю.

Венед Умил носил небольшую бородку, волосы стриг в кружок и являл собой тип мирного варвара, столь дорогого сердцу римского чиновника. Умилу было уже под шестьдесят, и вряд ли его обрадовали перемены, случившиеся с Сабарией по милости рекса Придияра и императора Феодосия. Тем не менее он сохранял спокойствие и делал все от него зависящее, чтобы не рассориться с новыми хозяевами. Магистр Фронелий, недалеко ушедший от Умила по возрасту, был чисто выбрит, худ, а во взоре его читалась надменность, свойственная всем римлянам, достигшим высоких чинов. Что касается патрикия Сара, то для него жизнь только начиналась, и его карие глаза смотрели на гостя с насмешкой и любопытством. При желании в Саре можно было найти сходство с патрикием Руфином, но материнского в нем было, видимо, больше, чем отцовского.

Стилихон с Коташем присели к столу и выпили по чарке за здоровье хозяина и его гостей. Разговор вертелся в основном вокруг недавно отгремевшей битвы и ее последствиях. От Фронелия Стилихон узнал, что комит Андрогаст, переметнувшийся на сторону Феодосия, был назначен префектом претория и опекуном малолетнего Валентиниана. Это известие не очень удивило Стилихона, ибо он знал об отношении руга к божественному Максиму.

– Максим, выходит, погиб? – спросил Стилихон у Фронелия.

– А как ему было уцелеть при таком количестве изменников в свите, – усмехнулся магистр, числившийся в мятежниках еще со времен императора Валента. Впрочем, обвинения в измене с него были сняты лично императором Феодосием, и Фронелий даже показал Стилихону бумагу, возвращающую магистру права римского гражданина.

– А твое имущество? – спросил трибун. Старый римлянин засмеялся:

– Наследство, доставшееся от отца, я промотал без помощи императоров. Иначе римская армия никогда бы не узнала о сиятельном Фронелии, прошедшим долгий путь от простого легионера до магистра пехоты. Я ведь знал Феодосия еще мальчишкой, когда он был не столько божественным, сколько сопливым. И должен сказать, что он здорово подрос за это время.

– Ты собираешься вернуться в Рим? – спросил ветерана Стилихон.

– Вряд ли, – вздохнул Фронелий. – Я пережил всех своих врагов, трибун. А все мои друзья здесь, в Венедии. Пожалуй, мне уже поздно возвращаться. К тому же я язычник, и нынешний постный Рим мне не по нутру. Говорят, что епископ Амвросий потребовал закрыть театры, а женщинам больше не позволяют посещать общественные бани?

– В Медиолане все произошло именно так, как ты говоришь, магистр, – улыбнулся Стилихон. – Но римлянки восстали. И префект Вечного города сиятельный Никомах умыл руки.

– Я очень надеюсь, трибун, что Рим Юпитера еще напомнит о себе Риму Христа, – сказал Фронелий, и глаза его недобро сверкнули. – В противном случае ему придется пасть под ударами ярманов.

– А кто такие ярманы? – спросил удивленный Стилихон.

– Это люди, наделенные богом Ярилой божественной энергией – маной, – охотно пояснил Коташ. – Именно они в скором времени будут править миром по воле наших богов.

Сотник сказал об этом совершенно спокойно, без нажима. Для него, похоже, этот вопрос был давно решен. Стилихону очень хотелось спросить, куда же денутся римские чиновники во главе с императорами Феодосием и Валентинианом, которых Ярила обделил божественной энергией, но промолчал. С его стороны было слишком опрометчиво вступать в спор с людьми, на помощь которых он рассчитывал. Стилихон решил для начала присмотреться к вождям варваров, дабы уяснить для себя, чего можно ждать от них в ближайшее время. И хватит ли у них божественной энергии, чтобы подорвать мощь огромной империи, раскинувшейся на трех континентах.

С одним из ярманов, княжичем Вереном, Стилихон встретился утром следующего дня. Судьба уже сталкивала их однажды, когда трибун, по заданию своего отца, вел охоту за Грацианом. Та охота закончилась успешно, и Стилихон успел оценить хватку и ум русколанского вождя. Княжич Верен, по прозвищу Гусь, успел отличиться и в битве при Соме. Если верить Коташу, то это именно он выбросил из седла самозванца Максима. А после русколаны втоптали в грязь отборных римских клибонариев, составлявших личную гвардию бывшего дукса. На протяжении нескольких десятилетий русколаны, вытесненные гуннами со своих земель, скитались в Придунавье, но сейчас, кажется, обрели пристанище в цветущей римской провинции. Племена-старожилы называли выходцев с далекого Дона-Танаиса вандалами, намекая на их родство не только с венедами, но и с аланами. Возможно, эта смешанная кровь и помешала пришельцам влиться в Венедский союз, возникший словно бы из небытия на развалинах Готской империи Германареха. Но не исключено, что были и другие причины, заставлявшие русколанов держаться на особицу. Если верить патрикию Сару, который, к слову, был куда словоохотливее Коташа, то среди русколанов наметился раскол. И причиной тому был выбор, сделанный волхвами в пользу князя Гвидона, который, по мнению многих русколанских бояр, не имел права на верховную власть в племени. Однако именно Гвидон был объявлен избранником Велеса и Лады и новым воплощением бога Ярилы. Именно Гвидону предстояло основать империю на западе Европы, которая должна была стать соперницей Рима. И князь Гвидон уже сделал первый шаг к цели, прибрав к рукам Северную Галлию с центром в городе Паризии. В благодарность за помощь князь Гвидон посвятил богине Ладе всех своих потомков, которых отныне следовало именовать Ладовичами. Княжич Верен не то что бы оспорил выбор богов, просто он не захотел связывать свою судьбу с судьбой брата по матери и нашел поддержку у кудесника Перуна Родегаста, взявшегося с этой минуты опекать единственного уцелевшего сына правителя Русколании, князя Коловрата. Верен, захватив Паризий и передав его Гвидону, счел свой долг перед братом выполненным и увел за собой значительную часть русколанов в Норик. Именно здесь он решил основать собственное княжество. На что получил одобрение от всех без исключения венедских богов, подтвердивших устами своих волхвов права князя Верена на чужую землю. И очень скоро с языческими волхвами согласился император Феодосий. Стилихон успел заметить, что Сар настороженно относился к князю Верену. Но, как пояснил трибуну магистр Фронелий, на это у юного сына патрикия Руфина были свои причины. Сар близко сошелся с вестготами и покровительствовал юному Валии, сыну покойного Оттона Балта. И хотя юный Валия, которому совсем недавно исполнилось десять лет, был рожден русколанкой, он разделял настороженное отношение готов к племени своей матери. Это был зеленоглазый, светловолосый мальчик с чуть припухшими губами и сосредоточенным выражением на редкость красивого лица. Держался он просто. На шутки и подначки насмешника Сара почти не реагировал, зато подробно расспрашивал Стилихона о Риме.