Александр Дюма - Последний платеж Страница 39

Месье Жан, несколько смутясь, впрочем, поднявшись со своего стула во весь свой рост, не сразу нашелся с ответом.

Но Эдмон как только услышал полузабытое имя «Баверваард» полуобернулся и, стараясь не привлекать к себе внимания, пристально вглядывался в непрошенного наполеоновского адвоката.

Месье Жан, наконец, собрался с ответом:

— Я высказал свои твердые, прочно сложившиеся взгляды и убеждения и не намерен брать обратно ни одного произнесенного мною слова!

Ростом он выглядел даже повыше бонапартиста вместе с его цилиндром, а осанка и плечи не располагали к какому-либо физическому воздействию на него.

… Видимо, как раз поэтому подошедшие «рыцари бонапартизма» воздержались от рукоприкладства для поддержания своего требования. Высокий, чуть помедлив, отчеканил:

— В таком случае вам, сударь, придется принять наш, точнее мой вызов на поединок. Мы, почитатели славного имени Наполеона, великого императора и завоевателя, всем миром признанного полководца, затмившего и Цезаря, и Ганнибала, и Александра Македонского, требуем от вас оплаты ваших дерзких нападок на него вашей наверняка неизмеримо менее ценной кровью…

Эдмон, не поднимаясь со стула, оглянулся, однако, так, чтобы говорившему можно было полностью увидеть его и узнать. Правда, и в усах и на висках у Эдмона сильно уже прибавилось красивой серебряной седины, кроме того, он уже отпустил за эти семь лет и небольшую бородку. Но кое-что в этом же роде прибавилось и у «барона Баверваарда», однако, Эдмон узнал его без особого труда.

— А у вас, как я вижу, все еще не прошла потребность в чьей-то чужой крови, Жорж-Шарль Дантес, — медленно, словно вбивая гвозди, произнес Эдмон. — Как видно, вам не пошли на пользу ни мои предостережения, ни мои наставления.

Услышав это, господин в цилиндре остолбенел. Лицо его побагровело. Он зашатался, взмахнул руками, как бы желая, за что-то схватиться…

Вскрикнул, скорее простонал:

— Вы… вы… опять…

И на удивление всем, и своим коллегам-спутникам, и месье Жану, и даже Гайде он, как укушенный или ужаленный, как потерявший рассудок, отталкивая все ему мешавшее: и стулья, и людей, и даже столики, бросился к выходу.

Месье Жан с предельным недоумением спросил Эдмона:

— Что произошло? Что такое вы сказали ему, граф, столь его ошеломившее, опрокинувшее? Вы не дали мне как следует, по-настоящему поговорить с этим человеком, с этим надменным и даже наглым последышем Бонапарта…

Один из двоих оставшихся, хотя и поменьше ростом, чем бежавший «барон», не менее надменно выпятил грудь и сказал:

— Если бы я имел право с вами драться, я заставил бы вас полностью ответить за все ваши дерзости по адресу великого Наполеона и его теперешних последователей.

— Что же мешает вам в этом, сударь? — спросил вместо месье Жана Эдмон.

— То, что и я принадлежу к роду Бонапартов! — последовал высокомерный ответ.

И круто повернувшись на каблуках, лишь ростом схожий с Наполеоном, этот сородич Бонапартов с острой, модной козлиной бородкой и каким-то отчужденно маниакальным взглядом удалился.

Глава V

УКОРИЗНА ПРЕТЕНДЕНТА

Вечером этого же дня возле небольшого особняка на рю-Гренелль, снятого новоизбранным депутатом Национального собрания Луи Бонапартом, было заметное скопление карет и фиакров. Предстояло очередное совещание парижских бонапартистов, посвященное предстоящей срочной и важной кампании по выборам президента французской республики. Выборы были назначены на 10 декабря, до них оставалось немногим больше двух месяцев…

10 декабря 1848 года!

Съезжались виднейшие бонапартисты столицы, наполеоновские герцоги, принцы, бароны, маршалы и генералы, правда с осторожностью, выработанной многими годами Реставрации и Орлеанизма, — в каретах с задернутыми шторками, в фиакрах с поднятым верхом. Верхом. Выходили и шли в подъезд особняка, привычно оглядываясь, не следит ли агент в длинном черном пальто откуда-нибудь из-за угла или из-за толстого ствола каштана?

Между собой переговаривались негромко, а то и вовсе предпочитали помолчать до гостеприимного входа в особняк.

Но зато уже там давали полную волю своим языкам и темпераментам.

— Остаются считанные недели! — восклицал то один, то другой. — Готовятся и республиканцы Вальдек-Руссо, и Тьера, и монтаньяры Ледрю-Роллена, и даже креатуры герцога Омальского — сынка Луи-Филиппа! А располагаем ли мы всем необходимым, и в первую очередь — деньгами, деньгами, деньгами…

Таково было содержание и суть почти всех разговоров, на разные лады ведшихся в гостиных и коридорах особняка в ожидании начала совещаний. Они и имели главным пунктом своей повестки изыскание денежных средств на проведение важнейшей выборной кампании: Франции впервые за всю историю ее предстояло избрать президента! Ни Дантон, ни Марат, ни Робеспьер не были президентами Французской республики. Они были «слугами народа», «гражданин-депутат» было у них высшим званием. А сейчас тридцатимиллионный французский народ призывался к избирательным урнам повсеместного плебесцита, чтобы персонально и определенно назвать главу исполнительной власти — президента.

Национальное собрание не единодушно пошло на этот шаг. Всем была ясна опасность такого всенародного вручения власти и ответственности некоему определенному лицу. Больше всех хлопотали о проведении плебесцита бонапартисты, в изрядном числе пришедшие в Национальное собрание, и теперь провалиться в плебесците означало бы для них полный крах всех их мечтаний и расчетов.

— Хоть из-под земли, хоть с облаков, хоть со дна моря, — но деньги должны быть раздобыты, — возбужденно гудели наполеоновские герцоги и генералы, сберегшие свои звания и титулы, но не сохранившие мешков с золотом и ларцов с драгоценностями. Или, быть может, просто наученные жизнью не рисковать, не расходоваться, очертя голову, на политику?

Перед началом совещания в личном кабинете претендента разыгралась довольно оригинальная сцена.

Луи-Наполеон Бонапарт, тот самый петушиного облика господин, который днем подходил к столику Эдмона в кафе «Режанс», стоял сейчас за своим столом, и грозно опершись на него руками, в упор спросил вошедшего к нему в кабинет Жоржа-Шарля Дантеса:

— Прошу безотлагательно, до каких-либо переговоров объяснить мне, барон Баверваард, кто этот человек, повергший вас сегодня в ужас? Настолько, что вы от него позорно бежали?

Жорж-Шарль не мог не ожидать этого вопроса и заранее подготовил ответ:

— Ваше высочество, это мой дальний родственник из рода Дантесов, к коим принадлежали и мои предки до получения в прошлом веке — из рук вашего незабвенного дяди, императора Наполеона I, также драгоценного баронского титула…