Олег Мушинский - Черный ростовщик Страница 39

Вот так поразительно устроен испанский грабитель. Всю жизнь усердно собирал грехи, чтобы последние минуты своей жизни потратить на поиск того, кто бы их отпустил. И, что особенно удивительно, находил. Мир не без добрых людей, и кто-нибудь да призывал священника к умирающему. Нередко это оказывался тот, кто только что продырявил бедолагу. Дон Себастьян, кстати, не был исключением из общего правила, но это — когда позволяли обстоятельства. Сейчас явно был не тот случай. Падре Доминик, проигнорировав обстоятельства, опустился прямо на пол рядом с умирающим. Дон Себастьян и не заметил, как монах оказался рядом.

— У нас нет времени, падре, — напомнил Эспада.

— Да, вы идите, я догоню, — коротко кивнул монах. — Мир тебе, сын мой.

Последнее уже относилось к умирающему. Он что-то прошептал, но Эспада опять ничего не разобрал. Да он и не вслушивался. Последнее отпущение грехов — штука сугубо личная. Даже на войне, где оно чаще случалось у всех на виду, слова — если вообще удавалось что-либо разобрать — предназначались только священнику. И тот тоже спешил. Умирающих выносили с поля боя одного за другим, укладывая в последнюю для них шеренгу, и смерть косой подгоняла одного на всех священника. А у того, бывало, даже не было под рукой всего необходимого. Только крест и вера. Правда, их ротный капеллан уверял, что этого «чуть больше чем достаточно». Никто не спорил. Некогда было. Соборовать можно только тех, кто еще в сознании, а умереть без отпущения грехов никому не хотелось. Вот и этому тоже.

Эспада поймал разволновавшуюся лошадь под уздцы и вывел наружу. Других претендентов на их дублоны не наблюдалось. Эспада вытер шпагу и только тогда вернул ее в ножны. Следом свою лошадь вывела Диана. Оглянувшись, Эспада заметил, что умирающий буквально вцепился в нее взглядом. Иные за жизнь так не цеплялись. Не знал, наверное, что деньги были у дона Себастьяна.

Девушка потрепала лошадь по холке, взъерошив седую гриву, и ловко взлетела в седло. Эспада даже не успел предложить свою помощь. Хуже того, у него и оседлать лошадь столь же непринужденно не получилось. Ему не так уж часто доводилось ездить верхом. Диана едва заметно улыбнулась и тронула лошадь.

— Дураком он был, по-дурацки и умер, — сказала она, когда дон Себастьян поравнялся с ней.

— Ты его знала?

— Немного. Несколько раз пересекались. Имени не знала, все звали по прозвищу — Гадюка. Со шпагой он ловко управлялся, но связываться с ним — себе было дороже. Он убийца.

Эспада глянул на нее с недоумением. Девушка, перехватив его взгляд, усмехнулась.

— Нет, знаешь, разбой — это другое дело. Он — ради денег. А Гадюка убивал, даже когда в этом не было никакой необходимости. Что-то с головой у него было не того. Ну и кому он такой нужен?

Она фыркнула, разом отметая разговор и воспоминания о проколовшемся — или лучше сказать, проколотом — убийце, и легко шлепнула хлыстом по крупу лошади, заставляя ее прибавить шагу.

Попетляв по узким улочкам, они выехали на дорогу, соединявшую город с портом. Вопреки опасениям, лошади бежали достаточно резво, и дон Себастьян ни разу не подумал: «Уж лучше бы пошли пешком». Когда поднимались на гряду, отделявшую порт от Каракаса, они, конечно, замедлились, но потом, когда путь пошел опять под уклон, наверстали. Эспада высматривал место их первой встречи с Дианой, но при свете дня так этих скал и не признал. Там, где дорога делала последний поворот, сверху был отлично виден порт. Двухмачтовый корабль, подняв белоснежные паруса, миновал внешний рейд и направлялся в открытое море.

— Бриг, — уверенно определила тип судна Диана. — Наверное, кто-то из торговцев.

— Значит, приказ губернатора уже отменен, — сказал Эспада.

Диана в ответ пожала плечами. Это у нее вышло весьма грациозно. Эспада только собрался сказать ей об этом, как девушка хлестнула свою лошадь и умчалась вперед. Пришлось догонять.

Внизу Диана мягко осадила лошадь и указала хлыстом вправо. Там от основной дороги отходила узенькая тропинка, по которой можно было проехать только по одному. Дальше, за скалой, приткнулся трактир, используя ее как одну из своих стен. У левой — деревянной — стены была длинная коновязь, где скучало штук пять таких же ветхих скакунов.

— Как думаешь, — спросила Диана. — Брамс был на том бриге или где-то здесь прячется?

— Не знаю. Но, если запрет не отменен, разрешение он должен был отметить у алькальда. Это можно узнать.

— Отлично, — кивнула девушка. — Тогда узнай, а я пока сдам лошадок и, чтобы зря время не терять, прошвырнусь по здешним норам. Может, еще что-нибудь разнюхаю.

— Это может быть опасно, — нахмурился Эспада. — В порту много всякого сброда околачивается, и будет лучше, если…

— Дон Себастьян, — с улыбкой перебила его Диана. — Я здесь выросла. И если тебе когда-нибудь представится возможность осмотреть мое тело, ты увидишь, что это не оставило на нем ни царапины. А сейчас просто поверь мне на слово: здесь я буду в большей безопасности, чем в том форте.

Вообще-то, когда дон Себастьян поверил ей на слово в прошлый раз, девушка заманила его в ловушку. Пришлось даже помахать шпагой, сократив на три единицы местное поголовье разбойников. Будучи благородным идальго, Эспада изгнал эту мысль из головы, и ее место заняла более практичная: не исключено, что девушка, с ее-то образом жизни, действительно может оказаться в большей опасности среди офицеров форта. Мало ли кто из них, кляня свою доверчивость, делился наличностью в этих скалах. Если посмотреть на ситуацию под таким углом, то, пожалуй, Диана была права.

— И где тебя искать, если что? — спросил Эспада.

— Никаких «если что», — мягко возразила Диана. — Будь на пристани, я сама приду. Кстати, на случай, если я его найду, может быть, отдашь мне деньги?

Тревожный звоночек пробился через ее очарование. Дон Себастьян пытался его изгнать, но тот уперся, как испанская пехота в бою. Ни шагу назад.

Ведь про заклад души он, между прочим, пока знал только с ее слов. Да, это выглядело правдоподобно. Да, они с падре сами предложили ей денег. Диана не только не просила, но, оправившись от первоначального удивления, даже пыталась отказываться. Недолго, впрочем, но оно и понятно. Страшно ведь потерять свою душу, тут не до этикета с политесами. Эспада прекрасно ее понимал по своему военному прошлому: когда в желудке пусто, грабить крестьян становилось намного проще.

Все это «да», но есть ли полная уверенность, что девушка, выросшая в такой дыре, сможет выпустить из рук кошелек, в котором больше сотни эскудо даже по самой грабительской обменной стоимости на серебро? И останутся ли ее друзья друзьями, узнав — пусть случайно — что у нее с собой такая сумма? Если на первый вопрос еще можно было с огромным трудом притянуть за уши «да», то на второй — исключительно твердое «нет».