Ефим Курганов - Шпион его величества Страница 4

Придя домой, в свою петербургскую квартирку, я тут же ознакомился с обоими документами и даже вызубрил их наизусть.

Между прочим, в пункте 13-м первого указа были довольно точно определены требования, предъявляемые к шпиону (нужно будет их довести до сведения моих молодцов из особой канцелярии – например, покажу поручику Шлыкову, да и самому принять к сведению):

«Лазутчики на постоянном жалованье. Они рассылаются в нужных случаях, под разными видами и в различных одеяних. Они должны быть люди расторопные, хитрые и опытные. Их обязанность есть приносить сведения, за коими они отправляются, и набирать лазутчиков второго рода и разносчиков переписки».

Ознакомившись с секретными указами, врученными мне государем, я пришел к следующему умозаключению:

– Собственно, я готов возглавить высшую воинскую полицию. Мне кажется, что эта работа вполне по мне. Но посмотрим, как все еще сложится. государя в любом случае не подведу.

И вот я наконец-то в Вильне, такой тихой и пустынной после суматошно-великолепного Петербурга.

Постепенно осматриваюсь, приглядываюсь, знакомлюсь (ходил даже в жидовский квартал – чрезвычайно любопытно; вообще, жидовская Вильна – это как бы целый город в городе), потихоньку подыскиваю себе людей, что дело отнюдь не простое, регулярно заслушиваю и читаю отчеты здешних полицейских чиновников.

Бумаг уже успело скопиться у меня достаточно. Что же будет дальше?! Необходимо их как-то привести в порядок. Необходима канцелярия, но она будет, всенепременно будет. На этот счет можно не беспокоиться.

А пока я прежде всего вживаюсь в город. Он все еще мне чужой, непонятный, но надеюсь, что это ненадолго.

Сойдусь тут с разными людьми, и город, я уверен, станет для меня своим.

Трифон вытащил из не до конца разобранных вещей моих потрепанный альманах «Талия» и сборник баллад Фридриха Шиллера – оба издания были приобретены мною еще в бытность студентом Лейпцигского университета. Это моя реликвия, но дело даже и не в том. Баллады Шиллера восхитительны, в них чую я дух истинного романтизма. Впрочем, у меня есть еще один постоянный источник вдохновения. Ловя шпионов, разгадывая политические заговоры, я живо помню тайны готических романов, до которых еще с гимназических лет, проведенных в Ревеле, являюсь большим охотником.

И сейчас у меня на столике лежит раскрытый томик «Удольфских тайн» великой и несравненной Анны Радклиф. Но сия писательница на самом деле зачастую только пугает читателя: страшные тайны объясняются ею весьма тривиально.

На самом деле гораздо более мне близка готика ужаса Мэтью Грегори Льюиса, автора знаменитого «Монаха».

Леденящие кровь преступления, столь мастерски описанные Льиюисом, бодрят меня, освежают, заставляют мысль работать острее, четче. Притом Льюис великолепнейшим образом учит распознавать козни людские, различать под благороднейшей наружностью страшные пороки.

Однако «Монах», увы, лежит еще не распакованный в одном из тюков. Читаю модную, но скучноватую для меня Анну Радклиф. Но как только представится возможность взять в руки буквально сочащийся кровью текст «Монаха», розыск шпионов пойдет значительно быстрее, непременно – не сомневаюсь, даже убежден в этом.

Англичанин Льюис в скором времени явно поможет российской короне арестовать еще не одного агента Бонапарта.

Главнокомандующий Первой Западной армии генерал от инфантерии граф Барклай-де-Толли уведомил меня, что в ведении отданной под мое начало высшей воинской полиции находятся все полицейские участки от австрийских границ до Балтики.

Все это так, однако собственный штат моего ведомства пока что недопустимо малочислен.

Вся канцелярия моя состоит, собственно, из одного, буквально сегодня назначенного, губернского секретаря Протопопова. Он человек дельный и, главное, такой, коему можно безраздельно доверять, что важно, ибо через его руки постоянно будут проходить бумаги государственной важности.

Хорошо еще, что я, после той мартовской беседы с государем, смог себе вытребовать из министерства полиции Розена, Шлыкова и Лешковского.

Это, надо признаться, нелегко далось – министр Александр Дмитрич Балашов (до назначения министром полиции был обер-полицмейстером Москвы, а потом и Петербурга; впоследствии – генерал от инфантерии, губернатор Орловской, Тамбовской и Рязанской губерний, член Государственного и Военного советов. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена) ни за что не хотел их отдавать (и правильно делал, что не хотел: это отличные полицейские чиновники; правда, не слишком умные, но расторопные, опытные и весьма исполнительные).

Майора Лешковского я тут же отослал в Гродно (он чуть более самостоятелен), а полковника Розена и поручика Шлыкова оставил пока при себе, в Вильне (в июне 1812 года, с началом боевых действий, Розен был отправлен мной в район Динабург – Рига. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена).

Совсем не безуспешно налаживается сотрудничество мое с полицмейстером Вильны Вейсом, а также с майором Бистромом. Они меня вывели на некоторых из здешних французов, кои вызывают, как они говорят, особое подозрение.

Прежде всего я познакомился с графом де Шуазелем и аббатом Лотреком: именно эти, по утверждению Вейса и Бистрома, наиболее опасны для нас.

Граф и аббат таятся, держатся настороже. Но, слава Богу, аббат от природы болтлив, и я надеюсь, что со временем он неминуемо проговорится. Я несколько раз уже наведывался и к одному, и ко второму.

Из здешних поляков наибольший интерес для нас представляет граф Тышкевич. Он, полагаю, предан Бонапарту душой и телом, но из него слова лишнего не вытянешь.

А вот сынок его горяч и нетерпелив – я уже приказал Розену пригласить его в трактир, угостить вином и непременно «разговорить». Думаю, что результат будет. Представили меня и камергеру Коссаковскому. Известно, что он горой стоит за Бонапарта, но впечатление оставляет человека переменчивого, легко увлекающегося, да и к мадере слишком уж привязан. Не думаю, что его возьмут в заговор, не доверятся по причине явного камергерского легкомыслия и пристрастия к крепким напиткам.

Другое дело – его юная племянница. Говорят, страсть как хороша и при этом ярая бонапартистка, отнюдь не думающая скрывать своих убеждений, а еще утверждают, что она отличная наездница и стреляет из пистолета без промаха.

Живет она в Варшаве, но из разговора с камергером Коссаковским я вдруг вывел, что она скоро прибудет в Вильну, должно быть, в гости к любезному дядюшке.

Но дядюшка, конечно, только повод, это ясно как божий день.