Трейси Слэттон - Бессмертный Страница 4

Зимой мы трое делились едой и лохмотьями и жались друг к дружке, чтобы согреться, а когда от голода становилось совсем туго, в нас откуда-то бралась смелость и мы вместе отправлялись на поиски еды. Я заговаривал зубы благородным дамам, придумывая разные небылицы, чтобы отвлечь их внимание, а Массимо тем временем ловко опустошал их кошельки. Или Паоло выскакивал из-под колес телеги, притворяясь, будто его сбили, а мы с Массимо бросались на возчика с угрозами: вот как заорем, вот как набегут стражники, священники и зеваки! Лучше гони деньжата! Для добывания еды у нас было множество разных способов, и время, точно быстротечная река, незаметно проходило за этими хитроумными занятиями, пока в один прекрасный день прихотливая судьба не обрушила на меня удар, изменивший всю мою жизнь.

В тот роковой осенний час я изголодался хуже некуда. Всю неделю лил колючий дождь, и молнии с треском рвали холодный воздух. Мы трое все эти дни просидели, скорчившись, под гвельфским щитом, который висел на внешней стене церкви Святого Барнабы в старинном и богатом квартале Сан-Джованни — в самом сердце Флоренции. Под вечер, когда стражники обыкновенно отсиживаются в тавернах, наливаясь вином, я отправился на Меркато Веккьо.[6] Я даже не стал зариться на выставленные товары, воображая себе, как когда-нибудь накуплю нежного шелка и священных реликвий, породистых скакунов и серебряных кубков. У меня не было ни единого сольдо — только голодное брюхо, которое пустовало уже четыре дня. Я обошел стороной мясную лавку в центре рынка, миновал палатки по краю площади, незаметно оглядываясь: а нет ли где полицейских. Но смесь чарующих запахов еды, фруктов, вина и масел, от которых кружилась голова, придавала мне смелости, и я совсем расхрабрился. Хорошее оливковое масло издает пикантный аромат с горьковатым пряным оттенком, а сушеный инжир пахнет мясом, подслащенным медом. Я рыскал среди прилавков, выворачивая шею, как будто она сидела на шарнирах, а глаза шарили по липкой грязи в поисках чего-нибудь брошенного или потерянного. Одновременно я искал удобного случая стащить что-нибудь у покупателей, которые, закутавшись в накидки, несмотря даже на изменчивую весеннюю погоду, шумной толпой заполнили рынок. Я приглядел одну дряхлую старушку с внучкой, просто, но не бедно одетых. При них не было служанки, которая бы помогала им. Отличные клиенты! Обе полностью поглощены друг другом и товарами и слишком заняты покупками. Пока они мнут овощи, нюхают дыни и считают динары, разве ж они заметят руку, которая вытащит из корзинки булочку?

Я шел за ними по пятам, сначала на приличном расстоянии, потом подбираясь все ближе. Девочка была примерно моего возраста, девяти лет, разве что пухленькая и гораздо невиннее меня. Вот такую я бы взял когда-нибудь в жены, будь у меня то же положение в обществе! Тихая, с веселыми глазами и нежными губами. Ее волнистые каштановые волосы были стянуты на затылке красной лентой, а лицо было такое же, как у бабки, — овальное и слегка удлиненное. У них даже движения были похожи: тот же наклон головы, те же жесты. На мгновение я даже позавидовал их теплым родственным отношениям. С малых лет я мечтал иметь семью. Вместо семьи у меня были Массимо и Паоло, которые в одну секунду отобьют у меня добычу, если увидят в моих руках что-нибудь лакомое и будет настроение драться. Потом я увидел, как бабка торгуется из-за каких-то булок, и чувствительное настроение улетучилось как ненужная шелуха. Ничто не помогает так сосредоточиться на деле, как голод.

Я уже сидел у них на хвосте, когда кто-то пихнул меня в плечо. Я инстинктивно отдернулся и, увидев, как мимо прошмыгнул Массимо, застонал. Он сам положил глаз на старушку с девчонкой. Я не собирался так легко уступить и остался стоять на месте. Массимо смерил меня лукавым и виноватым взглядом, закатив косой голубой глаз и покачав головой. И вдруг завопил:

— Вор! — Он ткнул в меня пальцем. — Этот мальчишка вор!

Мои ноги были хорошо приучены удирать (до того времени это было все мое образование), но меня так поразило обвинение Массимо, что я застыл как вкопанный. Девчонка обернулась и посмотрела на меня, удивленно разинув алый ротик. Я замахал руками, пытаясь усмирить Массимо, но его крики уже стали привлекать внимание.

— Вор, вор! — еще громче заорал он.

В конце концов я попятился и, споткнувшись, угодил прямо в лапы поджидавшего офицера городской стражи.

— Попался, грязный воришка! — прорычал офицер.

— Я не вор! — закричал я.

— Проверьте его рубаху, — подсказал Массимо. — Он туда сунул, я видел!

— У меня ничего нет, — возразил я.

Но тут, когда Массимо наклонился ко мне и ткнул в живот пальцем, я почувствовал, как что-то твердое коснулось моего ребра. Сердце похолодело и замерло. Теперь там что-то было. Офицер сунул руку под изорванный пояс, который стягивал мою рубаху. Он ощупал всего меня и довольно крякнул, когда нашел то, что подсунул мне Массимо.

— Печатка! — провозгласил офицер и помахал золотым кольцом, зажатым в мясистых пальцах. — Где взял, паршивец?

— Я не брал!

— Она моя, — раздался невозмутимый голос, в котором сквозило презрение.

Толпа замолкла, и от этого молчания пахнуло отвращением. Бабка спрятала внучку у себя за спиной. Кто же не знал тощего, хорошо одетого мужчину, которому принадлежал этот голос? Люди шарахнулись от него, как от гадюки. Он двинулся к нам и спокойно продолжил:

— Только что она была у меня в кошельке. Этот воришка, похоже, обшарил мои карманы.

У меня комок подкатил к горлу.

— Я вас не видел, синьор, — запротестовал я, но офицер влепил мне такую оплеуху, что в ухе зазвенело.

Голова гудела. Человек, заявивший, что я украл у него кольцо, подошел ближе, и я отпрянул. От него пахнуло духами, он наклонился к моему лицу так близко, что я даже увидел прыщики на впалых щеках и темные завитки тщательно расчесанной бороды. У него был выступающий вперед подбородок, которого не скрывала даже густая борода, и острый как ножик нос. Я отвернулся, чуть не давясь от запаха, и забился в крепких лапах офицера.

— Смотри на меня, воришка, — произнес он. Я скосил глаза вверх, и офицер вздохнул. Уголок рта приподнялся в ухмылке. — У тебя неплохо получится, — кивнул он и выпрямился.

— Он украл у меня то, что гораздо ценнее его жалкой жизни, — произнес Бернардо Сильвано. — Теперь он принадлежит мне. Ему придется отработать свой долг. Это наказание как раз для таких, как он.

Толпа даже не зароптала, а только откатила назад, и Сильвано впился пальцами в мое плечо.

— Связать его! — приказал он офицеру.

Тот кивнул, извлек на свет шершавую веревку и связал мне руки за спиной. Я открыл было рот, но, не успев сказать ни слова, опять получил от офицера затрещину. В ухе загудело так сильно, что я совсем оглох. Из уха потекла теплая струйка крови и закапала на шею. Я поднял голову и посмотрел на Массимо, не веря своим глазам. Он стоял потупясь и не поднимал на меня глаз. Остальные зеваки давно отвернулись; происшествие, хоть и не самым приятным образом, разрешилось, и люди разошлись, сочтя, что все закончено. Сильвано склонился и взял Массимо за руку. Другой рукой, почти ласково, он бросил что-то Массимо в ладонь. Блеснул металл, и Массимо быстро прижал флорин к груди. Целый флорин! На него можно кормиться месяц. Массимо бросил на меня равнодушный взгляд и, прошептав: «Я выиграл», скрылся прочь.