Крис Хамфрис - Честь Джека Абсолюта Страница 4

Так оно и было. Рыжий беглец, рассекая воду на манер спаниеля, пущенного за подстреленной уткой, приближался к ним, в то время как погоня рассеялась по причалу, пытаясь найти хоть какую-нибудь лодчонку. Преследователи по-прежнему что-то кричали, но ветер сносил их вопли.

— Сэр, — крикнул Джек пловцу, который при всей его силе, похоже, начинал выдыхаться, — сюда. Сюда! Держитесь!

В то время как матросы без приказа переместились к другому борту, чтобы уравновесить шлюпку, Джек потянулся к пловцу. Пальцы утопающего скользнули по пальцам спасателя, но всколыхнувшаяся волна разнесла их. Рыжая голова скрылась под водой, но, когда пловец вынырнул снова, Джеку удалось ухватить его за большой палец, а потом — уже второй рукой — он сумел прихватить и запястье. Очередная волна едва не разделила их вновь, но незнакомец вскинул левую руку, и Джек, напрягшись из последних сил, словно вытаскивая из моря огромного загарпуненного тунца, втянул-таки его в шлюпку.

При этом они едва не перевернулись, но все закончилось благополучно — пловец растянулся на днище, уткнувшись в шпигат, Джек с размаху сел обратно на банку, шлюпка выровнялась, и матросы схватились за весла.

Джек присмотрелся к незнакомцу, представлявшему собой прелюбопытное зрелище, поскольку кожа его была сплошь синей от холода, но лишь в тех местах, где ее не покрывали рыжие волосы. Особенно густыми они были на груди, на лице и в паху беглеца. Кроме того, на фоне всей этой синевы и огненной шерсти выделялись шрамы, в великом множестве и во всех направлениях испещрявшие тело спасенного.

Сорвав с себя плащ, Джек накинул его на голого пловца, который судорожно закутался в него и попытался что-то сказать. Но не смог — у него лязгали зубы.

— Куда плывем, сэр? — спросил один матрос Джека. — К кораблю или к берегу?

До сих пор Джек не задавался этим вопросом, но теперь задумался о том, как поступить с беглецом. Омытая морской водой нагота словно бы придавала его облику младенческую невинность, а у самого Абсолюта во всем Ньюпорте оставался лишь один человек, до которого ему было дело.

— Уж не вор ли вы, сэр? Не следует ли нам сдать вас властям как преступника, которого ждет повешение?

Голова спасенного закачалась. Дрожащие губы неловко зашевелились.

— Не… не… не…

— Так оно, значит, вот, — встрял другой матрос. — Этот парень, небось, тот самый распоследний чертов ирландец, которого мы, стало быть, ждали.

Рыжий пловец отреагировал на сказанное энергичными кивками, а потом и словами, сбивчивыми, но прозвучавшими с безошибочным ирландским акцентом:

— Я… самый и есть. И если вы… вы… вы отвезете меня обратно, то, ох, ребята… — Он сбросил плащ и жестом указал на свои сморщившиеся от холода гениталии: — Му-му-муженек одной особы закончит работу, которую на… начало море, и сделает меня по-настоящему последним монархом Ирландии!

Матросы расхохотались, и Джек присоединился к ним.

— Гребите, — сказал он, — ибо, похоже, все пассажиры готовы взойти на борт.

Наклонившись, молодой офицер взял ирландца за руку:

— Джек Абсолют, сэр, к вашим услугам.

— Вы уже оказали мне услугу, сэр, выхватив меня из волн, как Эней Анхиза из пылающей Трои. За что я пребуду перед вами в долгу, ибо никогда не забываю ни обид, ни благодеяний. Это так же верно, как то, что меня зовут Хью Макклуни, а если проще, то Рыжий Хью.

Высвободив руку, Джек вспомнил, что в ней был конверт, но, когда бросил взгляд на воду, понял, что прощальные слова миссис Симкин поглотило море.

«Ну и ладно, — подумал Джек, погладив грудь. — Она у меня здесь и так. А некая частица меня тоже всегда пребудет с нею».

Глава вторая

ЦИНГА, СТАКАН И ПЬЯНЫЙ КАПИТАН

— Чего никак не может уразуметь наш достопочтенный пассажир, — заявил капитан Линк, — так это той вещи, что, оплодотворяя очередную черную потаскушку, я совершаю богоугодное дело, идущее во благо как моим работодателям, так и самой девчонке.

— Как же это получается, кэп? — спросил корабельный эконом Даркин, закадычный приятель и собутыльник Линка.

— Очень просто. Девчонка получает благословение христианина и производит на свет носителя английской крови, а мои работодатели получают черномазую племенную кобылку не одну, а с приплодом.

Он зычно расхохотался и, подняв стакан с ромом, возгласил:

— За благой блуд, джентльмены! За благой блуд!

— За блуд! — подхватили эконом и лекарь.

Их дружный возглас пробудил первого помощника Энглдью; он поднял стакан, приложился к нему и снова уронил голову на руку.

Джек только вздохнул. Пить за блуд он не стал — и не только потому, что ему не понравился тост, но и чувствуя, что уже перебрал. Отборный ром, главный продукт, вывозимый из Ньюпорта, составлял основной груз корабля, идущего в Бристоль, где рому предстояло быть проданным и в конечном счете обмененным на живой товар. Этот напиток был весьма заборист и валил с ног не хуже удара ослиным копытом. Молодой офицер помнил, что дал себе слово пить его не иначе как разбавляя наполовину водой, впрочем, с этим похвальным намерением он усаживался за стол каждый вечер после двух недель плавания, то есть с того дня, когда морская болезнь отпустила вконец измученного ею Абсолюта. Единственным способом избежать пикировки с вечно надиравшимся капитаном было не надираться самому и вовремя уходить, однако — вот незадача — ром работал быстрей благих помыслов Джека, действуя на руку чертову мореходу.

Поскольку молодой человек однажды неосторожно сболтнул во хмелю, что он сын баронета, капитан с плохо скрытой язвительностью теперь именовал его не иначе как «достопочтенный», а порой и «премногоуважаемый сэр». Кроме того, узнав, что корабль перевозит невольников, Джек имел глупость высказать отрицательное отношение к работорговле. С тех пор не было вечера, чтобы Линк не прочел за столом пространную лекцию о христианской благодетельности рабства, расцвечивая свое выступление скабрезными подробностями. Как-то раз, приметив, как покоробило пассажира его хвастливое заявление, что в каждом рейсе он оплодотворяет не менее дюжины черных невольниц, капитан с той поры стал возвращаться к этой теме, словно собака к собственному дерьму.

Линк с резким стуком поставил на стол свой стакан, и его личный слуга Бараббас, прихрамывая, подошел, чтобы снова наполнить посудину.

Джек, внутренне содрогаясь, в который раз оглядел наливающую ром руку с увечными, переломанными пальцами и отсутствующим мизинцем. Линк, войдя в раж, любил хвастнуть тем, что лет десять назад Бараббас был самым неукротимым в партии принятых на борт рабов, но плети и тиски для конечностей сделали свое дело, и теперь этот черномазый покорен хозяину, как хорошо объезженный жеребец.