Вера Космолинская - Коронованный лев Страница 4

«И мальчики кровавые в глазах…»

Да, это я. Мне двадцать один год, а вовсе не восемнадцать. У меня взлохмаченные темно-медные волосы, сосредоточенно-нахмуренные брови, карие глаза — почти такие же, как «прежде» или спустя более чем четыреста лет, нос с маленькой заносчивой горбинкой, легкий шрам на виске, и — усы. Я никогда не был девчонкой. Теперь я это помню. Хотя по-прежнему помню почти все из чужой жизни и почти ничего — из своей.

Обморока не случилось. Наверное, я был для этого слишком разъярен. Хотя я был слишком удивлен для того, чтобы злиться. Нет, я все-таки злился, говорят, злость и страх живут в одном участке мозга. Если бы страха было больше чем злости, я бы просто не устоял на ногах. Как кто-то мог со мной такое сотворить?! Надеюсь, у него были на то веские причины. Потому, что если их не было… Мои глаза заволокло кровавой пеленой. А что, если их не было? Разве я могу его найти и что-то с ним сделать? Вряд ли… И все-таки, я — это я, хотя, похоже, меня теперь двое. Я помню чужую жизнь? И все-таки, свою, я это чувствовал, бог знает каким образом. Но то была не вся моя жизнь. Я должен вспомнить эту. И я ее вспомню, я знал, что вспомню, чувствовал, как она возвращалась теперь с каждой мыслью, с каждой знакомой деталью, на которой останавливался или даже не останавливался мой взгляд, с каждым прикосновением — к камню, к стеклу зеркала, к бронзе канделябра, к бархату кресла, с каждым вздохом. Как бы то ни было, падать в обморок я не собирался.

Я снова оглядел комнату. Она была мне знакомой и незнакомой одновременно. Я пока плохо представлял себе, что находится за любой из двух дверей в моей спальне, но стоит только их открыть и все вернется. Хотя до конца на свои места никогда не встанет и не станет прежним. Или нет, прежним как раз станет — прошлым, минувшим, сгинувшим, конченым. Но это единственная оставленная мне реальность!

Вернувшись к кровати, я схватил висящий над ней шелковый шнур с кисточкой и яростно дернул, извещая кого-то, кто встает раньше меня, что я проснулся. И очнувшись, с удивлением посмотрел на шнур, который сжимал в кулаке. Шнур был зеленый и пестрый и невольно наводил на мысли о подвигах Шерлока Холмса. Поймав себя на том, что ищу взглядом вентиляционное отверстие для пестрых лент иного рода, я усмехнулся. От трагедии до фарса — один шаг. Конечно, никаких отверстий. А если кому-то кажется, что зеленый цвет не сочетается с красным, расскажите об этом алым розам!

Просто волосы дыбом… иначе не скажешь. А как другие? Тоже уже проснулись? Стоп… Другие? Я уверен в том, что есть другие? И я не просто сошел с ума? Я смахнул со лба испарину и, поняв, что сил метаться по комнате у меня нет, сел на кровать. Голова сильно кружилась. Во сне другие были. Мне отчаянно не хотелось оказаться тут в одиночестве. Хотя, как говорят, такого врагу не пожелаешь? А я друзьям пожелал?

Ах, ладно, как будет, так будет…

Интересно, отец уже проснулся? Ага, стало быть, у меня есть отец, раз я об этом подумал.

Вскоре послышался деликатный стук.

— Входи, Мишель, — отозвался я устало. Имя сорвалось с языка прежде, чем я вспомнил, кому оно принадлежало. Вспоминать, в сущности, было нечего — понятно, что моему личному слуге, вот как он выглядит, это уже другой вопрос. Я отнял пальцы от висков и посмотрел на дверь, надеясь, что выгляжу немногим более ненормально, чем обычно по утрам. Сейчас посмотрим, могу ли я еще разговаривать с людьми, или меня пора запирать с умалишенными.

Когда он возник на пороге, в моем мозгу неторопливо, но исправно всплыла его визитная карточка. Это был не Мишель. В комнату вошел пожилой человек в ливрее цвета темного граната, аккуратный до чопорности, но при том удивительно благожелательный. Звали его Ив Саблер, он был отцом Мишеля, моего камердинера, и нашим дворецким. К своим обязанностям он относился почти благоговейно, будто к священнодействию, к нашей семье — с неизменной верностью и заботой. Было в нем что-то от старой доброй наседки. Я даже невольно улыбнулся — если я и выгляжу сейчас удивленным, так только потому, что пришел не Мишель.

В руках Ив держал то, с чем обычно являлся по утрам его отпрыск — серебряные таз и кувшин с затейливой гравировкой, полотенце и жутковатую бритву.

— Доброе утро, мсье Поль, — сказал он мягко, несколько растягивая слова, и с превеликой осторожностью ставя таз на туалетный столик.

Поль? Да, так и есть — виконт Поль Бенедикт де Ла Рош-Шарди. Вот оно, мое имя, в прилично сокращенном варианте. Замечательно. Теперь я его знаю.

— Рад вас видеть, Ив, — ответствовал я вполне благоразумно.

— Сегодня за вами поухаживаю я. Мишель занят вашими гостями.

Так, так. Гостями… Уж не теми ли самыми, что участвовали в моем сне? Те же лица, но вряд ли с теми же самыми лицами. И то, что Мишель занят ими, не значит, что он занят ими по-настоящему. Скорее понадобился распорядитель, чтобы срочно обеспечить всем необходимым их собственных слуг. Срочно? Значит, мы и впрямь проснулись примерно одновременно? Что ж, увидим.

Ив развел мыльную пену и принялся ювелирно обмахивать мой подбородок острым блестящим предметом.

— Минутку… — пробормотал я, когда он отложил бритву. Я взял ее в руки, внимательно осмотрел, а затем, сам немного удивившись и удивив Ива, принялся избавляться от усов, придававших мне какой-то нагловатый вид. Не то, чтобы они вдруг стали меня сильно раздражать, просто заинтересовался, что же получится.

— Ну и ну, — мягко усмехаясь, проговорил Ив. — Это мадемуазель дю Ранталь вас надоумила?

— Нет, — мрачновато отозвался я, с неудовольствием глядя на свое отражение, которое теперь стало отчего-то напоминать автопортрет Ван-Дейка. И не удержался от черной самоиронии. — Меня надоумила совсем другая девушка.

Ив позволил себе укоризненный взгляд, прежде чем вернуться к своим обязанностям. А я вдруг вспомнил, кто такая мадемуазель дю Ранталь. Черт! Черт! Черт!!! Мне стало худо — она же моя невеста. А что я теперь чувствую? Осталось хоть что-то? Слава богу, Ив не подал вида, что заметил мое душевное состояние и не стал ни о чем спрашивать. Возможно, это несильно отличалось от того, как если бы я вчера вечером перебрал лишнего. Или провел бессонную ночь. Занимаясь чем?.. Стихосложением?.. А вот это со мной бывало, верно. Не так уж редко.

— Который час? — с трудом выдавил я, чтобы отвлечься от разыгравшейся в моей голове бури и удержаться в настоящем мгновении.

— Четверть восьмого. Завтрак будет подан в восемь, по приказу монсеньера графа.

— А, отец уже проснулся? — кажется, помогло, немного отвлекся.

— Да, я как раз освободился, когда вы позвонили.