Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира Страница 4

Флотоводец Неарх получил приказ поднять паруса и отплыть в направлении Финикии, в то время как войско отправилось назад сушей, по дороге, что пролегала по узкой полосе между морем и пустыней. Когда оно подошло к Газе, из Сидона прибыл гонец со страшным известием.

— Государь, — сообщил он, едва соскочив с коня и еще не успев отдышаться, — самаритяне после долгих пыток заживо сожгли командующего Андромаха, твоего наместника в Сирии.

Александр, и так уже огорченный последними событиями, пришел в бешенство:

— Кто такие эти самаритяне?

— Это варвары, живущие в горах между Иудеей и горой Кармел. У них есть город, называемый Самария, — ответил гонец.

— И они не знают, кто такой Александр?

— Может быть, и знают, — вмешался Лисимах, — но не придают этому большого значения. Думают, что можно бросить вызов твоему гневу.

— В таком случае им полезно будет узнать меня получше, — отозвался царь.

Он отдал приказ выступать немедленно, и войско без отдыха совершило марш до Акры. Оттуда царь с легкой конницей трибаллов, с агрианами и «Острием» в полной боевой готовности направился на восток, в глубь материка. Александр повел войска лично вместе со своими друзьями, в то время как тяжелая пехота, вспомогательные войска и конница гетайров остались на побережье под командованием Пармениона.

Они нагрянули с наступлением вечера совершенно неожиданно. Самаритяне представляли собой народ пастухов, разбросанных по горам и холмам. Через три дня все их поселения были преданы огню, а столица, такая же деревня, но побольше и огражденная стеной, сметена с лица земли. Их храм, довольно убогое святилище без статуи или какого-либо образа, обратили в прах.

Когда рейд завершился, уже наступали сумерки третьей ночи, и царь решил разбить лагерь в горах, чтобы дождаться следующего дня, прежде чем отправиться обратно на морское побережье. На всех окружающих перевалах были выставлены двойные дозоры, чтобы обезопасить себя от внезапного нападения. Для освещения охранных постов развели костры, и ночь прошла спокойно. Вскоре после рассвета царя разбудил командир последней стражи, фессалиец из Ларисы по имени Эвриал:

— Государь, иди взгляни.

— Что такое? — спросил Александр, поднимаясь.

— Кто-то идет с юга. К нам направляется посольство.

— Посольство? От кого же?

— Не знаю.

— На юге есть лишь один город, — заметил Евмен, который давно проснулся и уже совершил первый обзорный обход. — Иерусалим.

— И что это за город?

— Это столица одного маленького царства без царя — царства иудеев. Город стоит на высокой горе и окружен скалами.

Пока Евмен говорил, возле первого охранного поста показалась маленькая группа, которая попросила позволения пройти.

— Пропустите их, — велел Александр. — Я приму их у своего шатра.

Он накинул на плечи плащ и уселся на походную скамеечку.

Тем временем один из пришедших с посольством, говоривший по-гречески, обменялся несколькими словами с Эвриалом и спросил, не этот ли юноша, сидящий перед шатром в красном плаще, и есть царь Александр. Получив утвердительный ответ, он приблизился, ведя за собой всю свиту. Вскоре стало очевидно, кто среди них самая важная персона: это был пожилой человек среднего роста с длинной аккуратно подстриженной бородой. Голову его покрывала жесткая митра, а на груди висело украшение с двенадцатью разноцветными камнями. Он заговорил первым, и его язык, гортанный и в то же время мелодичный, аритмичный и с сильными придыханиями, на слух показался Александру похожим на финикийский.

— Да убережет тебя Господь, великий царь, — перевел толмач.

— О каком господе ты говоришь? — спросил Александр, заинтересовавшись этими словами.

— О нашем Господе Боге, Боге Израиля.

— И с чего бы это вашему богу беречь меня?

— Он уже сделал это, — ответил старик, — позволив тебе выйти невредимым из стольких сражений, чтобы, в конце концов, прийти сюда и положить конец кощунству самаритян.

Александр покачал головой, словно не увидел в словах толмача никакого смысла.

— Что такое кощунство? — спросил он.

В этот момент чья-то рука легла ему на плечо. Царь обернулся и увидел Аристандра, закутанного в белый плащ. Прорицатель смотрел на Александра со странным выражением в глазах.

— Отнесись с уважением к этому человеку, — шепнул ясновидец царю на ухо. — Его бог — несомненно, очень могущественный бог.

— Кощунство, — снова заговорил толмач, — это оскорбление Бога. А самаритяне построили храм на горе Гарицим. Тот, что ты с помощью Господа только что разрушил.

— И это было то самое… кощунство?

— Да.

— Почему?

— Потому что может быть лишь один храм.

— Один храм? — озадаченно переспросил царь. — В моей стране храмов сотни.

Тут вмешался Аристандр. Он попросил позволения поговорить с белобородым стариком:

— Что это за храм?

Старик принялся вдохновенным голосом рассказывать, а толмач переводил:

— Этот храм — дом нашего Бога, единственного сущего, создателя небес и земли, всего видимого и невидимого. Он освободил наших отцов от египетского рабства и даровал им Землю Обетованную. В течение многих лет Он жил в шатре в городе Сил, пока царь Соломон не построил ему на горе Сион, в нашем городе, великолепный храм из золота и бронзы.

— И как он выглядит, этот бог? — спросил Александр. — У тебя есть какой-нибудь его образ, чтобы показать мне?

Едва услышав от толмача вопрос, старик всем своим видом продемонстрировал крайнее отвращение и сухо ответил:

— Наш Господь никак не выглядит. Он строго-настрого запретил пользоваться образами. Образ нашего Господа повсюду: он в небесных облаках и в полевых цветах, в пении птиц и шепоте ветра в кронах деревьев.

— Но тогда что же находится в вашем храме?

— Ничего такого, что мог бы увидеть человеческий глаз.

— В таком случае кто же ты?

— Я — верховный жрец. Я представляю Господу молитвы нашего народа, и только мне одному дозволено произносить Его имя, раз в году, в самом уединенном уголке святилища. А ты кто такой, если позволено спросить?

Царь посмотрел в лицо одному из собеседников, потом другому и проговорил:

— Я хочу увидеть храм твоего бога.

Едва до старого жреца дошли слова царя, как он упал на колени и коснулся лбом земли, умоляя не делать этого:

— Прошу тебя, не оскверняй нашего святилища. Никто из необрезанных, никто из не принадлежащих к Избранному Богом Народу не может входить в храм, и я обязан препятствовать этому до последней капли крови.

Царь едва не впал в бешенство, как случалось всегда, когда он получал отказ, но Аристандр сделал ему знак сдержать свой гнев и снова шепнул на ухо: