Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2. Страница 4

Первый залп Прайса решил исход битвы. Шарп услышал голос, отдающий приказы по-французски, и секунду спустя линия стрелков противника начала редеть и исчезать. У Гарри Прайса хватило времени еще на один залп, прежде чем одетые в серое враги оказались вне досягаемости.

— Грин! Хоррел! Мак-Дональд! Кресакр! Смит! Сержант Латимер! — приказал Шарп своим стрелкам. — Пятьдесят шагов вниз в долину, организовать линию пикетов, но если ублюдки начнут наступать снова, возвращайтесь сюда. Вперед! Остальные на месте.

— Иисус, сэр! Вы должны увидеть это! — Харпер распахнул дверь ближайшей хижины своим семиствольным ружьем. Это ружье, разработанное для стрельбы с марсов британских военно-морских кораблей, состояло из семи полудюймовых стволов, стреляющих одновременно от одного кремневого замка. Оно походило на небольшую пушку, и только самые здоровые, самые сильные солдаты могли стрелять из него, не рискуя повредить плечо. Харпер был одним из самых сильных мужчин, каких Шарп когда-либо знал, но также и одним из самых сентиментальных, и теперь здоровенный ирландец чуть не плакал.

— О, Христос наш, безмерно страдающий! — перекрестился Харпер. — Вот уж поистине ублюдки.

Шарп уже чувствовал запах крови, и когда он глянул через плечо сержанта, тошнота комом подступила к горлу.

— Бог ты мой! — сказал он тихо.

Убогая хижина вся была пропитана кровью, кровью были забрызганы стены и залит пол, на котором были свалены в кучу безжизненные тела детей. Шарп попытался подсчитать тела, но мог даже определить, где кончается один окровавленный труп и начинается другой. Дети были очевидно раздеты донага и затем каждому перерезали горло. Маленькая собачонка тоже была убита, и ее трупик с окровавленной перепутанной шерстью был брошен на трупы детей, кожа которых казалась противоестественно белой на фоне лаково-блестящих луж крови.

— О, Иисус милосердный, — сказал Шарп, когда выбрался из пропахшей кровью полутьмы на свежий воздух. Никогда прежде не видел он такого ужаса. Шлюха из богадельни родила его в лондонской сточной канаве, под грохот британских барабанов прошагал он от Фландрии до Мадраса, через индийские войны, от берегов Португалии до границы Испании, но никогда, даже в пыточных застенках Султана Типу в Серингапатаме, не видел он детей, сваленных мертвой грудой, словно скот на бойне.

— Здесь еще, сэр, — доложил капрал Джексон. Джексона только что стошнило в дверном проеме лачуги, в которой были брошены тела двух стариков. Их пытали, и следы пытки были совершенно очевидны.

Шарп подумал о Терезе, которая боролась с такими же подонками, как те, кто потрошил и пытал этих несчастных, потом, не в силах больше смотреть на эту картину, от которой у него мутилось в голове, сложил рупором ладони и крикнул, обернувшись к холму:

— Харрис! Сюда!

Стрелок Харрис был самым образованным человеком в роте. Он когда-то был учителем, и даже хорошим учителем, но от скуки жизни начал пить, и пьянство погубило его — или по крайней мере вынудило его вступить к армию, где он все еще любил демонстрировать свою эрудицию.

— Сэр? — сказал Харрис, спустившись с холма в селение.

— Ты говоришь по-французски?

— Да, сэр.

— В той хижине двое лягушатников. Узнай, какой они части и что эти ублюдки делали здесь. И, Харрис!

— Сэр? — Печальный, рыжеволосый Харрис оглянулся.

— Ты не должен церемониться с ублюдками.

Даже Харрис, который хорошо изучил Шарпа, казалось, был потрясен тоном, каким это было сказано.

— Нет, сэр.

Шарп пошел обратно через крошечную площадь. Его люди обыскали два дома на другой стороне ручья, но не нашли там тел. Резня, очевидно, ограничилась этими тремя хижинами на ближнем берегу, где стоял сержант Харпер с выражением холодного отчаяния на лице. Патрик Харпер вырос в Ольстере, в местечке Донегол, и в британскую армию его загнали голод и нищета. Он был поистине огромен — на четыре дюйма выше Шарпа, в котором самом было добрых шесть футов. В сражении Харпер был неподражаем, что не мешало ему оставаться добрым, спокойным, не лишенным чувства юмора, человеком, чье благодушие скрывало главное противоречие его жизни: в нем не было и следа любви к королю, ради которого он сражался, и немногим больше к стране флаг которой он защищал, — и все же немного было таких солдат в армии короля Георга и ни одного, кто был более предан своим друзьям. И именно за друзей Харпер сражался, и самым близким из его друзей, несмотря на их неравенство в звании, был Шарп.

— Это ведь просто маленькие дети, — сказал Харпер. — Кто же сделал с ними такое?

— Они. — Шарп кивнул в сторону долины, где ручей вливался в другой, более мощный поток. Французы в сером остановились там: слишком далеко, чтобы им угрожал огонь винтовок, но все же достаточно близко, чтобы наблюдать, что происходит в селении, где они грабили и убивали.

— Некоторые малышки были изнасилованы, — сказал Харпер.

— Я видел, — холодно сказал Шарп.

— Как они могли сделать это?

— На это нельзя ответить, Пат. Бог знает….

Шарп чувствовал себя больным, так же как Харпер, но сколько ни вникай в корни злодеяния, это не поможет ни отомстить за мертвых детей, ни оживить изнасилованную девочку, ни похоронить залитых кровью мертвецов. И не поможет найти дорогу назад, к британским линиям их малочисленной роте легкой пехоты, которая, как понимал теперь Шарп, оказалась в опасной близости к рубежам обороны французов.

— Спроси об этом у чертова священника, если найдешь хотя бы одного ближе, чем в лиссабонском борделе, — грубо сказал Шарп, затем обернулся, посмотрел на дома мертвецов. — Как, черт возьми, мы сможем похоронить их всех?

— Мы не сможем, сэр. Мы просто обрушим на них стены домов, — ответил Харпер. Он пристально глядел вниз в долину. — Я мог бы убить этих ублюдков. Что мы будем делать с двумя, которых мы захватили?

— Убьем их, — коротко сказал Шарп. — Но сначала узнаем ответы на пару вопросов, — добавил он, увидев, как Харрис выбирается из хижины. Харрис нес один из стальных серых шлемов драгун, который, как теперь увидел Шарп, не был обтянут тканью, но выкован из серого металла и украшен плюмажем из длинного пучка серого конского волоса.

Харрис на ходу перебирал плюмаж правой рукой.

— Я узнал, кто они, сэр, сказал он, приблизившись. — Они принадлежат Brigade Loup — бригаде Волка. Так ее называют в честь их командира, сэр. Этого типа зовут Луп, бригадный генерал Ги Луп. По-французски loup означает «волк», сэр. Они считают себя элитной частью. Этой зимой им было поручено сделать безопасной дорогу через горы, и они сделали это, терроризируя местных жителей. За каждого убитого солдата Луп в отместку приказывает убить пятьдесят гражданских. Этим они здесь и занимались, сэр. Пару его человек заманили в ловушку и убили, и это — расплата. — Харрис указал на хижины с мертвецами. — И Луп где-то поблизости, сэр, — предупредил он. — Если, конечно, эти парни не врут, в чем я сомневаюсь. Он оставил здесь одно отделение и отправился с эскадроном выслеживать беглецов в следующей долине.

Шарп глянул на лошадь кавалериста, которая была все еще привязана в центре местечка, и вспомнил о пехотинце, которого они захватили.

— Эта бригада Лупа, — спросил он, — она кавалерийская или пехотная?

— И то и другое, сэр, — ответил Харрис. — Это — специальная бригада, сэр, сформированная, чтобы бороться с партизанами, у Лупа два батальона пехоты и один полк драгун.

— И все они носят серое?

— Как волки, сэр, — подсказал Харрис.

— Мы знаем, что делать с волками, — сказал Шарп, затем обернулся, поскольку услышал предупреждение сержанта Латимера. Латимер командовал крошечной линией пикетов, расставленных между Шарпом и французами, но не новое нападение заставило Латимера подать сигнал, а лишь приближение четырех французских всадников. Один из них держал пику с трехцветным флажком, наполовину скрытым грязной белой рубашкой, наколотой на острие копья.

— Ублюдки хотят поговорить с нами, — сказал Шарп.

— Я с ними поговорю! — злобно сказал Харпер и взвел курок семизарядного ружья.

— Нет! — приказал Шарп. — И обойди всю роту, и скажи каждому: не открывать огня. Это — приказ.

— Да, сэр.

Харпер вернул кремень в безопасное положение, затем, мрачно глянул на приближающихся французов и пошел к зеленым курткам: предупредить их, чтобы держали себя в руках и убрали пальцы со спусковых крючков.

Шарп с винтовкой на плече и палашом в ножнах двинулся навстречу французам. Двое из всадников были офицерами, в то время как по обе стороны от них ехали знаменосцы, и знаменосцы с таким почтением смотрели на офицеров, словно те были какие-то высшие существа, а не такие же смертные, как все. Трехцветный флажок на пике имел достаточно привычный вид, но зато второй штандарт был из ряда вон. Это был императорский орел с позолоченными крыльями, распростертыми над шестом, к которому была прибита поперечина на уровне когтей орала. Обычно с поперечины свисал шелковый триколор, но этот орел был украшен шестью волчьими хвостами, прибитыми к поперечине. В штандарте было что-то варварское, напоминающее о далеком прошлом, когда орды конных варваров наводняли степи, насилуя и разрушая христианский мир.