Владимир Уланов - Бунт 2 Страница 4

А вокруг кипела торговля, казаки, еще не доходя до стен города, сбывали свой товар. Продавали барахло, не торгуясь, скупали нужные им вещи, покупали вино, еду. Кое-где хлебнувшие вволю вина разинцы уже горланили песни. Но вели себя пристойно, по строгому наказу атамана, горожан не трогали, служилых не задирали.

– А почему батько сам не пошел в город? – вдруг спросил Иван Чемкиз.

– Сегодня недосуг ему.

– Это почему же? – спросил Каторжный.

– Наверно, с княжной тешится, – с недовольной ноткой в голосе сказал Фрол Минаев.

– Может, тешится, а может, и нет. Погодить ему надо. Мало ли что воеводы задумали. Надо быть настороже. Правильно атаман решил пока не ходить в город. Мы сходим – посмотрим, а там видно будет, – ответил всем Леско Черкашин.

Все смолкли, не говоря больше об атамане, хотя каждый думал о нем, проклиная басурманку, которая словно околдовала Разина в последнее время, – да так, что не отлучался он от нее, а если и шел выпить чарку с есаулами, то спешил опять к ней, словно чего-то боялся.

По улицам Астрахани шел торг. Праздничные толпы людей окружали казаков, разглядывали их, словно неведомых заморских гостей. Городской люд с ними торговался или пил чарку задарма. Казаков расспрашивали о походе, о неведомых странах, о житье в войске, а самое главное, об их атамане – необыкновенном и славном человеке, защитнике народном.

На угощение разинцы не скупились, товары сбывали за бесценок, приглашали к себе в войско – в казаки.

Войдя в город, Федор Сукнин, несмотря на уговоры своих товарищей, направился к острогу. Ефим не захотел оставлять его одного в горе, пошел с ним, а за ними увязался их новый знакомый Данило.

Подойдя к высоким воротам острога, казаки огляделись. Федор Сукнин подошел к воротам и затарабанил рукоятью сабли в кованные железом ворота. Бил долго и неистово. Вдруг в воротах открылась небольшая дверь, из нее вышло трое стрельцов, один из них грубо спросил:

– Что вам, казаки, надобно, чего бахаетесь в ворота? Не в острог ли захотели?

– Ребята! – взмолился Ефим. – Не сидит ли у вас в остроге женщина с детишками? Ее Марией Сукниной кличут.

Все тот же стрелец ответил:

– Не слыхали про такую, да и мало ли тут их, сердешных, мается, про них нам неведомо, об этом один дьяк Игнатий знает.

– Где же мне ее теперь искать? – с дрожью в голосе сказал Сукнин и сник, ссутулившись.

Стрельцы с сочувствием посмотрели на него, один из них спросил:

– Жена, что ли?

– Жена, жена, ребята! – ответил за Федора Ефим.

Вдруг один из стрельцов, который был помоложе, сказал:

– Кажись, я припоминаю, была такая в остроге. Ее еще дьяк пытал, а потом мы свели ее на воеводский двор, но деток при ней не было. Может, не она, – засомневался стрелец, – только говорили все, будто эта казачка – жена есаула.

Сукнин встрепенулся, почти закричал:

– Говорите, где воеводский двор? Сказывайте побыстрее!

– Эх, казачки, туда вас не пустят. Сегодня воеводский двор сотня стрельцов охраняет, так что лучше туда не ходите, – посоветовал один из стрельцов.

– Сказывайте где? – настаивал Сукнин.

– Зря, ребята, идти собираетесь. Нет ее теперь в живых, – сказал все тот же молодой стрелец.

– Как это нет! – закричал Сукнин, хватаясь за саблю.

– Разговаривал я дня три назад с конюхом воеводским, он и сказывал, что довели будто бабу до того, что она повесилась.

Федор Сукнин потемнел лицом, прислонился спиной к стене острога, медленно опустился, содрогаясь в рыданиях, сел на камень, лежащий тут же, у стены, уронил голову на руки и затих.

Стрельцы в замешательстве затоптались на месте, Ефим и Данило подошли к есаулу, взяли его под руки, пытаясь поднять на ноги.

– Да идите вы к…! – закричал Федор, снова сев на камни, беззвучно плача.

– Ладно, не трожь его, – посоветовал Данило Ефиму, – пусть поплачет – легче будет.

– А дети-то ее где? – снова подступил с вопросом к стрельцам Ефим.

– Сказывал конюх, что будто продал деток персидским гостям дьяк Игнатий, – ответил молодой стрелец.

Заслышав это, Федор соскочил с камня, выхватил из дорогих ножен саблю, закричал:

– Где этот дьяк живет, сказывайте! – и пошел с обнаженной саблей на стрельцов. Те быстро юркнули в небольшую дверь и задвинули засов.

Федор стал ломиться в ворота, крича: «Скажите, где он живет!».

Вокруг стала собираться толпа горожан, стрельцов. Ефим схватил в охапку есаула и, как только тот ни отбивался, поволок его на другую улицу, уговаривая: «Погодь, Федор! Погодь! Мы еще вернемся сюда, отомстим им за все, и за твою женку, и за деток твоих!».

4

Степан Разин не спешил появляться в городе. Только лишь разговаривал кое с кем из казаков, интересовался, как приветили их там, как идет торг, не обижают ли их служилые и городское начальство.

Казалось, что Астрахань атамана не очень-то интересует, что занят он, в основном, с молодой княжной. И, действительно, атаман с ней возился, как с ребенком. То уложив персиянку на пуховую постель, забавлял ее драгоценными узорочьями, то носил по шатру на руках, целуя в губы, то она, обвив его руками за шею, серебряным гребешком расчесывала ему бороду и звонко хохотала.

Казаки недоумевали, говоря меж собой:

– И что это батько в город даже не кажется, не погуляет с нами по Астрахани?

– И что он нашел в этой бабенке? Ни тебе груди, ни заду, тонкая и гибкая, как змея?! – с сожалением как-то заметил Иван Красулин.

– Погодите, ребята, дайте срок. Появится еще атаман в городе, нагонит страху на воевод, – успокоил всех Фрол Минаев.

– Даже не верится, что так будет, – засомневался Иван Чемкиз и ревниво добавил: – Правду, говорит Иван Красулин, нашел он что-то в этой басурманке, ни на шаг от нее не отходит, – и, плюнув на землю, добавил в досаде: – Будь она неладна!

– Глядите, ребята, однако, батько пожаловал на берег! – крикнул кто-то из казаков. Все обернулись туда, куда показывал казак.

Степан Разин в сопровождении ближних есаулов шел к своему стругу. Казаки мигом устлали лодку дорогими коврами. Атаман, поддерживаемый с боков казаками, вошел по шаткому мостку на свой струг, уселся на носу лодки и крикнул:

– Отчаливай, казаки! Поплывем в гости к воеводам в Астрахань!

Ударили весла, помчался атаманов струг к астраханской пристани. Ефим, хватив чарку вина, подмигнул казакам, взъерошил русые кудри и запел:

А и теща, ты теща моя,А ты чертова перечница!Ты поди, погости у меня!А и ей въехать не на чем!Пешком она к зятю пришла…

Астраханцы у пристани, увидев атаманов струг, собрались в толпу и с нетерпением ждали, когда причалит эта лодка. По городу прошел неведомо кем переданный слушок: «Разин плывет!». Отовсюду спешил на пристань народ, чтобы воочию увидеть необыкновенного атамана. Неизвестно откуда выползли на свет нищие, голые и работные люди. Также пришли взглянуть на Разина богатые купцы, приказчики, стрелецкое начальство, иноземцы.

Анна Герлингер тоже явилась на пристань, чтобы поглядеть на атамана и убедиться – у казаков ли ее брат Данило, жив ли он, или сгинул куда.

Наконец, к пристани причалил первым атаманов струг, а за ним еще несколько лодок. Разин степенно сошел на берег, поклонился в пояс народу, молвив:

– Здравствуйте, астраханские люди!

– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, радетель наш и защитник! – кричал в ответ народ.

В окружении ближних казаков пошел Разин сквозь расступившуюся толпу, разбрасывая горстями золотые и серебряные монеты.

Люди тянули руки к атаману, старались коснуться рукой его одежды, плакали в умилении, кричали:

– Слава Степану Тимофеевичу! Слава нашему защитнику и благодетелю!

Анна Герлингер старалась тоже протиснуться сквозь толпу, разглядеть атамана поближе. Приложив большие усилия, женщина все-таки пробралась к Разину, а когда толпа расступилась, пропуская его и есаулов к городу, Анна оказалась в первых рядах, и сразу же ее глаза встретились с глазами Степана Разина. Взгляд атамана был пронзителен, в нем играли искорки, но он не пугал ее, а притягивал. У женщины от этого взгляда как будто что-то дрогнуло в душе. Анне вдруг захотелось быть рядом с этим сильным человеком и еще глубже заглянуть в его темные, необыкновенные глаза.

Разин на секунду задержал взгляд на Анне, немного задел женщину, проходя через узкий проход расступившейся толпы. Анна Герлингер стала разглядывать сопровождающих Степана есаулов и среди них увидела Ивана Красулина. От удивления женщина даже приоткрыла рот, прошептала: «Так вот куда пропал мой миленок! А люди говорили черт знает что!». Вспомнив свою давнюю любовь с этим могутным стрельцом, Анна затрепетала, и сердце гулко и учащенно забилось в груди. Женщина с дрожью в голосе крикнула: «Иван!».

Красулин, идя рядом с ее братом Данилой, оживленно о чем-то говорил, не обращая внимания на крик Анны. По-видимому, не расслышал он зова своей давней зазнобы.