Тонкая работа - Уотерс Сара Страница 4

Тогда мне казалось, я знаю о том, что такое любовь. И вообще про все на свете знаю. Если бы меня спросили, как я думаю жить дальше, я бы ответила, что хочу выхаживать детишек. Что, вероятно, выйду замуж – за вора или перекупщика. Когда мне было лет пятнадцать, один мальчишка подарил мне украденную пряжку и сказал, что мечтает меня поцеловать. Другой, чуть позже, повадился стоять перед дверью и насвистывать «Дочь лудильщика»[4], чем сильно меня смущал. Миссис Саксби быстро отвадила обоих. Она берегла меня пуще глаза, и в этом смысле тоже.

– И для кого, интересно, вы ее держите? – кричали мальчишки. – Для принца Эдди, что ли?

Думаю, люди, заглядывавшие на Лэнт-стрит, считали меня туповатой. В смысле не ушлой. Может, так оно и было, если мерить мерками, принятыми в Боро. Но мне самой казалось, что я достаточно пронырливая. Ведь невозможно вырасти в доме, где творятся такие дела, и не получить ни малейшего представления о том, что чего стоит – или может стоить со временем.

Вы меня понимаете?

Вы все ждете, когда же наконец начнется моя история. Да и я ждала – тогда. Но история моя уже началась – а я, как и вы, этого даже и не заметила.

Вот когда, кажется, она началась на самом деле.

Зимняя ночь. Несколько недель после Рождества, когда я отметила свой очередной день рождения. Мне семнадцать. Ночь выдалась темная, промозглая, с густым туманом и противной моросью – не то дождь, не то снег. Как раз для воров и перекупщиков: темными зимними ночами дела обделывать лучше всего, потому что простые люди сидят по домам, столичные щеголи отчаливают в загородные имения, а большие дома в Лондоне стоят запертые на замок, пустые, только и ждут грабителей. В такие ночи к нам всегда притекало много добра, а выручка мистера Иббза была больше обычного. Холод делал воров сговорчивее.

Нам же на Лэнт-стрит холод был не страшен, потому что помимо кухонного очага была у нас еще и жаровня мистера Иббза, он исправно поддерживал в ней огонь: в любой момент она могла понадобиться – что-нибудь перековать или вовсе расплавить. В ту ночь возле нее возились трое или четверо парнишек – они вытапливали золото из соверенов. Чуть поодаль восседала на своем кресле миссис Саксби, покачивая колыбель с парой малюток, и еще там были парень и девушка, жившие в нашем доме, – Джон Врум и Неженка Уоррен.

Джон был чернявый и худосочный парнишка лет четырнадцати. Он постоянно что-нибудь жевал. Думаю, это из-за глистов. В тот вечер он грыз арахис, разбрасывая по полу шелуху.

Миссис Саксби сделала ему замечание.

– Веди себя как полагается, – сказала она. – Мусоришь тут, а Сью убирать за тобой.

На что Джон ответил:

– Бедняга Сью, прямо сердце кровью обливается.

На самом деле ему плевать было на меня. Это он из ревности. Он, как и я, был сирота, мать его умерла, и к нам он попал еще младенцем. Но был таким страшненьким, что никто не захотел взять его к себе. Миссис Саксби нянчила его лет до четырех-пяти, а потом отдала в приход – но уже тогда он был сущий сорванец и все норовил сбежать из работного дома. В конце концов она упросила одного капитана взять его на корабль, он сплавал аж до Китая и вернулся в Боро при деньгах, чем и похвалялся. Денег хватило лишь на месяц. Теперь он жил на Лэнт-стрит и выполнял поручения мистера Иббза, а кроме того, обделывал кой-какие свои делишки, а Неженка ему помогала.

Это была рослая рыжая девица двадцати трех лет, довольно простоватая на вид. Руки у нее были гладкие, белые, а как она шила – любо-дорого глядеть! Джон задал ей работу – нашивать собачьи шкурки на ворованных собак, чтобы они казались попородистей.

Он был в деле с собачьим вором. Тот держал пару сук; когда у них начиналась течка, выводил на улицу, и породистые псы, забыв о своем хозяине, увязывались за ним. Потом делец возвращал собак хозяевам за десятифунтовую мзду. С охотничьими это получается лучше всего, ну и насчет дамских болонок тоже можно сговориться. Хотя попадаются такие хозяева, которые ни за что не заплатят – даже если отрежете собаке хвост и пошлете им его по почте, все равно не получите ни гроша, такие жестокосердые, – ну и вот, тех собак, которые остались невостребованными, этот Джонов приятель душил и продавал ему за бесценок. Что Джон делал с мясом, не знаю, – наверно, продавал как крольчатину или съедал сам, – но шкуры, как я уже сказала, он оставлял себе, и Неженка нашивала мех на обычных дворняжек – их он потом продавал как породистых на Уайтчепелском рынке[5].

Из меховых обрезков она шила ему шубу. В тот вечер она как раз этим и занималась. Верх почти закончила: ворот и плечи были готовы и даже рукава, и шубейка уже получалась из сорока псин. Все это ее рукоделие издавало жуткий запах – она сидела у огня, – и наш домашний пес (не сторожевой, Джек, а другой, каштановый, которого назвали Чарли Хвост, как того вора в стишке[6]) весь извелся.

Время от времени Неженка показывала нам свою работу, чтобы мы оценили, как ладно у нее получается.

– Джон, правда, повезло Неженке, что ты не каланча? – заметила я, когда она в очередной раз продемонстрировала нам шубейку.

– Это тебе повезло, что ты еще не труп, – ответил Джон. Он был коротышкой и стеснялся этого. – Как это мы недоглядели? Надо нашить кусок твоей кожи на рукава, а еще лучше на манжеты, чтобы нос вытирать. Там тебе самое место, рядом с бульдогом или боксером.

Он достал нож, который всегда носил при себе, и провел пальцем по лезвию.

– Я вот все думаю, – проговорил он, – может, прокрасться к тебе ночью да и срезать кусок твоей шкуры, пока ты спишь? Как, Неженка, пришьешь такой кусочек?

Неженка, закрывшись ладошкой, пронзительно заверещала. На руке у нее было кольцо, правда великоватое, и, чтобы оно не спадало, она намотала на палец нитку – нитка вся почернела от грязи.

– Ну и шуточки у тебя! – сказала она.

Джон ухмыльнулся и стал постукивать кончиком ножа о сломанный зуб.

Миссис Саксби сказала:

– Хватит, или получишь по башке. Я не позволю тебе пугать нашу Сью.

Я вскинулась: да если бы я пугалась всякой малявки вроде Джона Врума, я бы давно перерезала себе горло. Джон ответил, что с удовольствием поможет мне в этом. Тогда миссис Саксби качнулась вперед вместе с креслом и влепила ему затрещину – точно так же она ударила когда-то бедняжку Флору, а случалось, бивала и других – и все из-за меня.

Джон на миг застыл – мы подумали, даст ей сдачи, но нет, он повернулся ко мне – верно, в отместку хотел стукнуть меня. А тут как раз Неженка вскочила со стула, так что он ударил ее.

– Ума не приложу, – оторопел он, – почему это все против меня.

Неженка расплакалась.

– Не обращай на них внимания, Джон, – сказала она, закрываясь рукавом, – они ругаются, но я-то всегда с тобой…

– Ты-то со мной, это верно. Как дерьмо с лопатой. – Он оттолкнул ее руку, и она снова села в углу – горбиться над собачьей шубейкой и поливать швы слезами.

– Ну-ну, Неженка, перестань, – сказала миссис Саксби. – Работу испортишь.

Неженка еще с минуту поплакала. Один из мальчишек, что возились у жаровни, обжегся горячей монеткой и выругался. Джон закинул в пасть очередной орех и выплюнул скорлупу на пол.

После этого все сидели тихо, и так продолжалось примерно с четверть часа. Чарли Хвост лежал у огня и подергивался – наверно, гонялся во сне за пролетками. Хвост у него был сломан – однажды угодил в колесо кэба, прямо между спиц. Я достала карты и стала раскладывать пасьянс. Неженка шила. Миссис Саксби дремала. Джон сидел и с виду бездельничал, но время от времени поглядывал на мои карты и давал советы, куда какую положить.

– Вальта пик на сучку червей, – подсказывал он.

Или:

– Ты что делаешь? Ты что, совсем тупая?

– А ты не лезь! – огрызнулась я, продолжая раскладывать карты по-своему.