Трафальгарский ветер - Форестер Сесил Скотт Страница 4

На мачте флагмана, в ответ на приветствие, также взвился белый вымпел, а следом уже надвигался второй корабль линии, весь окутанный брызгами морской пены и глубоко зарывающийся в волну под свежим попутным ветром. Семь раз взлетал на мачту прославленный вымпел, пока все семь кораблей не прошли мимо «Принцессы».

— Подходящий ветер для перехода к мысу Финистерре, — заметил Бедлстоун.

— Да, похоже, что туда они и направляются, — согласился Хорнблоуэр.

Становилось все очевиднее, что Бедлстоун был не хуже Хорнблоуэра осведомлен о передвижениях флота, а может быть, даже и лучше. В конце концов, старый шкипер всего неделю назад был в Плимуте, где имел возможность не только читать любые газеты, но и выслушивать массу сплетен и слухов в многочисленных портовых пивных. Хорнблоуэр и сам наслушался немало, когда, за двое суток до «Принцессы», принимал продовольствие с лихтера «Шотландия». Тот факт, что Бедлстоун так уверенно назвал конечным пунктом движения эскадры Колдера мыс Финистерре, а не Гибралтар или Вест-Индию, говорил о его широкой осведомленности.

Хорнблоуэр рискнул задать контрольный вопрос:

— А как вы полагаете, капитан, не могут ли они следовать к Геркулесовым столбам?

Бедлстоун бросил на собеседника жалостно-презрительный взгляд.

— Дальше Финистерре они не пойдут, — заявил он с категоричностью в голосе.

— Но почему вы так в этом уверены? Бедлстоун явно никак не мог взять в толк, что Хорнблоуэр может быть не в курсе событий, широко обсуждавшихся последние недели не только на флоте, но и по всей стране. Он искоса глянул на Хорнблоуэра и произнес одно только слово: «Вильнев».

Так вот в чем дело! Французский адмирал Вильнев, командующий— средиземноморским флотом, тот самый адмирал, который за несколько недель до этого сумел вырваться в Атлантику и увести свой флот в Вест-Индию.

— А что Вильнев? — спросил Хорнблоуэр.

— Как что? Он вернулся и направляется в Брест. Собирается освободить блокированный там флот. По крайней мере, Бони на это очень надеется. Ну а потом оба флота занимают Канал, Бонн переправляет через него свои полки из Булони, а еще через неделю он усаживается за стол в Виндзорском дворце и кушает на второе своих любимых лягушек.

— А где же Нельсон? — недоуменно спросил Хорнблоуэр.

— Гонится за Вильневым. Уж если Нельсон не поймает его за хвост, тогда Колдер сделает это наверняка. Бони придется долго ждать, прежде чем он увидит французские флаги на волнах Ла-Манша.

— Откуда вам все это известно?

— Пока я ждал попутного ветра в Плимуте, пришел шлюп с известиями от Нельсона. Клянусь Богом, не позднее чем через полчаса, весь город был уже в курсе.

Для Хорнблоуэра полученная информация была новой и необычайно важной, поэтому вдвойне горькосознавать, что она давно уже стала публичным достоянием, а до него, военного моряка, дошла только сейчас. В Булони у Наполеона было собрано четверть миллиона обученных, хорошо вооруженных и готовых все солдат. Единственной, но до сих пор непреодолимой трудностью, оставалась переправа всех этих войск через проливы в Англию. Непреодолимой, несмотря на тысячи плоскодонных судов, построенных по приказу императора специально для этой цели. Однако, имея в Канале хотя бы двадцать или тридцать крупных кораблей для прикрытия вторжения, Бони вполне мог рассчитывать на успех в осуществлении своих безумных планов. Он и в самом деле мог надеяться насладиться обедом с лягушачьими лапками в Виндзорском дворце, скажем, через месяц, считая с сегодняшнего дня. Судьба мира, судьба цивилизации зависели от слаженности действий британских морских соединений. Если так много было уже известно в Плимуте неделю назад, сейчас эти новости, несомненно, |известны и в штаб-квартире Наполеона: любые сведения о передвижениях английского флота считались первоочередными и жизненно важными и доставлялись по команде наверх со всей возможной поспешностью.

Бедлстоун смотрел на Хорнблоуэра с некоторым удивлением — тот, очевидно, позволил своим эмоциям отразиться на своем лице.

— Никогда не стоит переживать заранее, — сказал он, и на этот раз уже Хорнблоуэр с удивлением посмотрел на шкипера…

До этого разговора оба собеседника обменялись едва ли дюжиной фраз в течение двух дней продвижения против ветра. Бедлстоун, судя по его поведению, органически не переносил офицеров флота, но ненавязчивые манеры Хорнблоуэра, возможно, смягчили в какой-то мере предубежденность старика-капитана.

Переживать? — возразил Хорнблоуэр с напускной бравадой в голосе. — Да я вовсе и не переживаю. Когда настанет время, мы сумеем, без сомнения, разобраться с Бони и его планами.

Но Бедлстоун, похоже, уже начал сожалеть о своем внезапном приступе откровенности. Он отвернулся, напустил на себя прежний вид чем-то озабоченного капитана и принялся с подчеркнутым вниманием разглядывать крепление грота. Затем повернулся в сторону рулевого.

— Продери глаза, ты, болван! Чтоб тебя разорвало и разбросало! — заорал он на матроса у штурвала. — Тебе как было сказано держать курс? Ты что, в Испанию нас привести собрался? Вот будет подарочек для донов: пустая водоналивная лохань и безмозглый рулевой, который даже не знает, как пользоваться компасом!

Пока Бедлстоун произносил эту гневную тираду, Хорнблоуэр счел за благо незаметно удалиться в сторонку. Мысли и чувства его находились в полном смятении под впечатлением полученных только что сведений. Судя по всему, в военных действиях на море надвигался серьезный кризис. Предстояли беспощадные сражения, а он болтался посреди Бискайского залива, не имея ни собственного корабля, ни утвержденного капитанского чина. Все, что у него было, это обещания. Обещание производства в реестровые капитаны и обещание дать корабль. Но для претворения их в жизнь ему прежде всего следовало явиться в Адмиралтейство и заставить чиновников этого ведомства исполнить обещанное. За два года блокады Бреста он перенес немало трудностей, не раз рисковал жизнью, страдал от жары и холода, терпел унылую тоску монотонного блокадного существования, а в результате, да еще именно сейчас, когда война приближается к критическому моменту, он оказался не у дел. Неужели все кончится так плачевно для него? Без него произойдет решающее сражение, а он так и просидит в ожидании корабля… Пройдет неделя, и Колдер может перехватить Вильнева… Или Бонапарт может начать вторжение. Черт побери! Уж лучше бы он оставался простым коммандером, зато со своим собственным кораблем и перспективой подраться с неприятелем, чем «безлошадным» капитаном, да еще без твердой уверенности в подтверждении чина. Поистине, такая ситуация способна любого свести с ума! А тут еще этот проклятый ветер, упорно дующий с норд-оста в течение предыдущих двух дней и продлевающий его вынужденное заточение на дрянной посудине, в то время как Мидоус на его «Пришпоренном» имеет все возможности проявить себя. В глубине души Хорнблоуэр конечно понимал, что человек, за плечами которого, как у него, десять лет морской службы, не должен проявлять такого раздражения, если ветер не соответствует его пожеланиям, но он ничего не мог с собой поделать, как ни старался. Этот норд-ост медленно, но верно, вел его к вспышке безумия.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Несмотря на то, что уже давно рассвело, Хорнблоуэр продолжал валяться в гамаке. Он даже ухитрился перевернуться на другой бок, не проснувшись при этом окончательно, — давно позабытое искусство, которому ему пришлось переучиваться.

Собственно говоря, у него не было ни малейшего желания просыпаться, и он твердо намеревался оставаться там, где находился, как можно дольше. Таким образом он рассчитывал хоть немного сократить тягостное время бодрствования и ослабить с помощью сна не дающее ему покоя нервное напряжение. Вчера был плохой день. На закате задул попутный ветер, но он продержался совсем недолго и вновь сменился встречным, оставив «Принцессу» в самом центре основного ядра блокирующей Брест эскадры.

Наверху, на палубе, прямо над головой Хорнблоуэра, поднялась непонятная суматоха. Послышался шум, крики, а затем к борту баржи пришвартовалась шлюпка. Капитан мысленно зарычал, но, тем не менее, приготовился выползти из гамака. Вне всякого сомнения, это была какая-то мелочь, не имеющая к нему никакого отношения, но все-таки и такого незначительного события оказалось достаточно, чтобы пробудить в нем любопытство и заставить покинуть осточертевшее ложе.