Муж беспорочный (СИ) - Шалина Марина Александровна Страница 4

Щеколда наконец поддалась.

— Эй, Данька! — крикнул купец. — Подь сюды, по твою душу покупатель пришел.

А жизнь на Белом озере тем временем текла своим чередом. Жито перетекало в амбары, кладовые наполнялись репой, капустой, яблоками, иным овощем; ночи стали длиннее и студенее, зарядил тягучий дождь, дороги размыло, словом, наступила поздняя осень, когда ничего не происходит. Затем выпал снег, покрылись льдом реки и речушки, стал санный путь, и князь стал собираться в полюдье, благо княжество было небольшим и его вполне можно было объехать лично, заодно разбирая тяжбы и исполняя иную нелегкую княжескую работу, за которую и кормит земля своего избранника. Однако в этот год выезд пришлось задержать, поскольку по первому снегу в город прибыло новгородское посольство.

Когда почтенный боярин Ждан Всеволодович в сопровождении своей свиты взошел в гридницу, Ростислав услышал, как кто-то тихо выругался за его спиной, но недолго недоумевал, в чем дело: в свите новгородского посла он разглядел двоих варягов.

Что же, в Новгороде наемники в такой силе, что и посольства без них не снарядить, размышлял князь. Варяги выглядели впечатляюще: оба рослые, богатырского сложения, один постарше и видом попроще, другой — юный синеокий красавец с пепельной гривой. Или это так, для внушительности? Но в этот миг новгородец с поклоном передал ему первый из даров своего князя. Дар был роскошный, ловчий сокол, прекрасный шестокрылец[17] в самом возрасте. Второй, впрочем, не хуже: отрез византийского шелка[18]. Княгиня с восторгом разглядывала тончайшую, переливающуюся лазурью ткань, а Ростислав удивлялся все больше: чего же нужно от него Остромиру, если он бросается таким богатством, и как отдариваться? Но дар третий, последний, превзошел все. На красной кожаной подушке лежал меч. Меч был из настоящего, литого булата[19], но выкованный по русскому образцу, что само по себе было редкостью, но главное — он был необыкновенно красив. Божественно красив. На узорчатом клинке сплетались дымчато-серые и золотистые полосы, и рассыпались, точно звонкие струи ручья. Рукоять выполнена была искусным мастером в виде ириса, священного цветка Перуна[20], лепестки его были выложены лиловой эмалью, листья — зеленой. У князя перехватило дыхание. Это была Вещь…  Нет, назвать такой меч вещью было бы кощунством. У каждого великого воина, как рассказывали предания, был особенный меч, преданный только ему и никому другому, меч, за который, как за друга, можно было отдать жизнь. Неужто теперь и у него…

— Меч зовут Цвет Грозы, — донесся до князя голос посла.

Ростислав с какой-то робостью коснулся лежащего перед ним сокровища; рукоять легла в ладонь, как влитая, и как будто тепло пошло от нее. Ростислав больше не думал, ради чего Новгородец подкупает его столь богатыми подношениями; такой меч не продают и не покупают, такой меч дарят от чистого сердца.

Но странности между тем не прекращались и, хочешь — не хочешь, требовали осмысления. Посольство прибыло, понятно, не только ради подарков. Новгород предлагал Белоозеру взамен прежнего мирного договора новый, о союзе, условия которого, касающиеся взаимной торговли, были столь выгодны, что сам Ростислав вряд ли рискнул бы таких потребовать. А, вот оно что: «…  И буде в том нужда, оказывать друг другу помощь людно, конно и оружно», — невозмутимо докладывал посол. Новгороду нужна военная помощь, и крепко нужна, если так цепляется за маленькое княжество. Ведь никакими силами Ростислав не сможет собрать более тысячи кметей[21].

Разумеется, Ростислав не ответил сразу, чего никто и не требовал. Однако он почти решил, что согласится, вот только бы узнать, с кем и, главное, почему предстоит воевать.

Очень беспокоил князя Некрас. И каково же было его изумление, когда ему доложили, что стремянный угощает медовухой тех самых варягов, и никакой драки между ними вроде бы не намечается.

— Нет, ну вот ты скажи, Эрик-варяг, — в который раз уже повторял Некрас, щедро подливая в три чаши. Бочонок они уже изрядно опустошили. — Ну честно скажи, чего тебе дома не сидится?

— Да чего я буду там делать? — в который раз повторял Эрик, тот самый белокурый красавец. Язык у него уже слегка заплетался, и он решительно не мог понять, чего же тут непонятного.

— Не, ну правда, что за радость по миру шататься да во всякую драку лезть?

— Для того, чтобы добыть славу, и чтобы потом это…  в чертог Одина…

— Тоже мне слава, чужие дома зорить! В новгородскую войну ваши убили моих родителей. Да ты ничего…  Из тех, кто там был, ни одного в живых не осталось, и закончим об этом. Но ты скажи, какого лешего вы туда поперлись?

— А зачем ты сам пойдешь в поход на весь[22]?

— Э, ты не путай! Я за своего князя пойду, а вы за чужого.

— А если свой не ярл, а тьфу!

— Да выгнали его из дома в шею, — буркнул вдруг второй варяг, и захрапел уже бесповоротно. Бочонок незаметно подходил к концу.

— Меня! Выгнали! — взревел Эрик. — Да я сам! Что я… мне…  там делать! Селедку ловить? Ловить да жрать, ловить да жрать! Ненавижу! — и с размаху шваркнул об стену названную рыбину.

Такое вот дело — дипломатия. Без медовухи не обходится. Некрас сумел-таки выяснить вещь чрезвычайной важности: поход предполагался на весь. Оставалось непонятным только, зачем Остромиру понадобилось белозерское войско. Но соглашаться было необходимо. Если из двух могущественных врагов один становится другом, то и второй не страшен. Новгород был сильнее Белозерья, сильнее Ростова, возможно даже, сильнее их обоих, вместе взятых. Новгород, в отличие от Ростова, признал независимость Белозерской земли, и заключение договора предполагало отказ Остромира от претензий на Белозерский стол, по крайней мере, при жизни Ростислава. Глеб же Ростовский теперь едва ли осмелится сунуться, даже когда в княжестве не останется дружины. Воевать с Новгородом ему не с руки. Был только один вопрос: зачем все это нужно Остромиру? Неужто поход обещал быть столь тяжелым, что даже считанные белозерские воины были жизненно необходимы? Тогда Остромир искал бы иного, более сильного союзника, Полоцк, например, или тот же Ростов — с ним, кроме неубитого белозерского медведя, делить Новгороду было нечего. Но Цвет Грозы говорил о другом. Ничего равноценного ему у Остромира быть не могло, и то, что меч был поднесен именно ему, означало, что именно его Новгородский князь считает если не единственным, то главным союзником. Только вот почему, Ростислав не мог понять, хоть убей.

Беда случилась внезапно. Шел четвертый день пребывания посольства в Белозерске. Каждый, вроде бы, занимался своим делом, князь слушал отчет ключника, на очереди были еще какие-то обыденные дела, как вдруг зимний день взорвался грохотом и криками. Ростислав кинулся на гульбище[23].

Внизу, во дворе, белокурый варяг в изодранной рубахе отчаянно рубился с одним из дружинников.

— Что за…

Ростислав хотел бежать вниз, кликнуть ратных, чтобы разняли, разобрать ссору…  Дружинник рухнул с разрубленной головой. Какое-то хриплое рычание вырвалось из груди варяга, безумный взгляд его шарил вокруг, ища другой жертвы.