Лучинушка - Ольга Дмитриевна Конаева Страница 4

Как в тот раз, когда дитёнка скинула. Разве он этого хотел? Не хотел… А она давай воспитывать, примеры всякие про других приводить. А вот не надо. Другие они и есть другие. Им всё мало. И ей мало, иначе б не высчитывала, сколько надо на люльку, сколько на коляску, на памперсы и ещё черт знает на сколько всякой ерунды. Раньше ничего этого не было, и обходились, и все выросли, живые и здоровые.

А вот он не такой, он не жадный. Ему и так хорошо. И если выпьет чуток, так кому от этого плохо? Ей? А ты мне в душу не лезь, и всё будет хорошо. Нечего в неё лезть, душа она и есть душа. И нервы не железные. А она… Такая вся из себя правильная, прямо ангел небесный, а ты против неё словно последний дурак. И откуда только такие берутся? Вот и нарвалась на кулак. Зато после присмирела, стала как шёлковая. И молчаливая, бывало, за день слова не вытянешь. Кому чужому скажи, что раньше пела, словно соловушка, не поверит. Теперь не поёт. Иногда только затянет свою «лучинушку», опять же будто нарочно душу из тебя выматывает. А больше ничего.

– На ферме её нет. – крикнул Савелий ещё издалека.

– В общем так, Степаниду надо искать, – постановил Яков Фомич. – прямо сейчас и пойдём. Пока до фермы дойдём, как раз рассветёт. Кирюха, возьми – ка свою собачку. Хотя ночью такое мело, что следов не найти…

– А ничего, Яков Фомич, я всё равно возьму. Валет у меня пёс знатный, у него знаете какой нюх!

– Ну давай, бери. Мы пойдём потихоньку, а ты догоняй.

По деревне шли толпой. За околицей разошлись широким полукругом. Снег лежал почти в колено. Мороз наутро стал ещё крепчать. Парок, клубящийся изо ртов, тут же оседал на воротниках и платках пушистым инеем. По всему полю не было видно ни единого тёмного пятнышка, кроме стоявшей поотдаль фермы.

Там уже топилась в бытовке печь. Дым ровным столбом упирался прямо в небо.

Пока дошли до фермы, восток начал светлеть. Сторож Евсеич возился у ворот корпуса, расчищая снег широкозахватной фанерной лопатой и потягивая «приму». Когда подошли ближе, гулко откашлялся и спросил:

– Ну чего, не нашли?

– Не нашли. – ответил Фомич, – Куда она могла деваться?

– Да деваться – то вроде некуда. Заплутать не могла, весь бугор как на ладони почитай от оврага до самой деревни.

– Ну это в хорошую погоду как на ладони. А с вечера куролесило так, что за три шага ничего не видно. Могла и завернуть не туда, куда надо.

– Ну так она ж была не одна. Другие – то не потерялись?

– Выходит, одна. Никто не видел, когда она ушла и куда.

– Тогда дело плохо… – задумчиво сказал сторож.

– Почему плохо?

– Ночью тут неподалёку выли волки. И не раз.

По толпе волной пронёсся тяжелый вздох. Надя Осипова заголосила, как по покойнику. Кто – то сердито цыкнул, мол, нечего человека оплакивать раньше времени, авось обойдётся.

– Ну что, надо искать далее. – сказал Фомич. – Только вот куда идти?… Маловато нас, сюда бы в помощь роту солдатиков.

– Может, пройтись по оврагу? – предложила Надя.

– Тоже мне придумала, по оврагу. Там, если что, теперь и костей не сыщешь.

Надя пошлёпала варежками себя по губам и опять заплакала.

– Митяй, а ты чего молчишь? Чай, это твоя жена. Ты бы куда пошел её искать, в какую сторону?

– Я? – Митяй снял шапку и потёр темя. Голова сильно болела. Зря вчера они с Матюхой намешали чего не попадя. И пиво, и самогон, и «ландыш». Вот она теперь и не соображает.

– Ты – ты. Может есть мысли, куда б она могла податься?

– Да откуда ж я могу знать? У меня за пазухой нету этого, как его, Соломона.

– Мозгов у тебя нету…– сердито сказал Фомич, и, махнув рукой, предложил, – Ладно, давайте так. Ветер у нас дул откуда? От фермы, в сторону деревни. Пойти против ветра она не могла. Значит, хоть как, а всё равно должна была идти в сторону дома. Если б, не дай бог, волки, след какой – никакой всё равно бы остался. Значит, должна быть живая.

– А может следы занесло снегом…– вставил кто – то из толпы.

На него тут же зашикали

– А ты не каркай.

– Тьфу на тебя!

– А я что? Я просто так…

– Просто так за пятак…

Пока судили – рядили, солнце поднялось до половины, окрасив небо в кроваво – красный цвет. В морозном воздухе искрились мельчайшие снежные пылинки.

– Короче так, давайте сначала пройдём через поле, в сторону оврага. Вон до того ду…

Яков Фомич замер на полуслове с открытым ртом и поднятой рукой, указывающей на дуб. Все обернулись по направлению его взгляда и разом ахнули. От оврага шла женщина. Шла очень медленно, пошатываясь и спотыкаясь, волоча за собой шаль с таким трудом, будто весила она целую жизнь.

– Стеша… Это же Стеша, подруженька моя дорогая! – завизжала Надя, и бросилась к ней навстречу.

– Ах ты, мать твою… – рявкнул Митяй, швыряя шапку о снег, – Её тут вся деревня ищет, а она, сука…

– Ну ты, гнида!… – заскрежетал зубами Кирюха, хватая его за грудки.

Стеша нравилась ему ещё с ранней юности. Но худенький, нескладный паренёк не осмеливался признаться в своих чувствах, хотя, втайне ото всех, твёрдо решил жениться на ней сразу же, как только отслужит в армии. Однако случилось так, что Митяй опередил его, вернувшись со службы на полгода раньше. Кирилл знал о её неудавшемся браке, и продолжал жить надеждой, что рано или поздно они с Митяем расстанутся. И тогда уж он, не медля ни минуточки, придёт и расскажет ей о своей давней любви, и заживут они всем на зависть. И будет он её жалеть и беречь, потому что такая девушка, как Стеша, достойна самой лучшей судьбы. Зина Евсеева и соседка тётка Меланья тоже воспользовались случаем отомстить за Стешу, которую им не раз приходилось вызволять из его пьяных рук, и отвели душеньку, натолкав Митяя кулаками в спину. Подскочивший Валет закружил вокруг них, норовя цапнуть его за ногу.

Надя почти успела добежать до Стеши, когда та упала и больше не поднялась. Из больницы Стешу выписали через неделю. О случившемся с нею писали многие газеты, хотя она и старалась как могла избегать общения с настырными журналистами. Поэтому писать им приходилось больше по пересказам деревенских жителей, хотя это их нисколько