История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич Страница 4

Трудно сказать, как долго Константин довольствовался бы управлением этим довольно отдаленным уголком империи. В апреле 311 года Галерий, верховный август, умер близ города Сирмий на реке Сава. После его смерти три человека должны были разделить между собой верховную власть: Лициний, один из давних собутыльников покойного императора, который теперь правил Иллирией, Фракией и Дунайскими провинциями; его племянник Максимин Даза, которого он назначил цезарем в 305 году и который получил власть над восточной частью империи; и сам Константин. Однако существовал четвертый человек, который формально не обладал императорским рангом, но давно считал себя несправедливо лишенным законного трона, – зять Галерия Максенций. Будучи сыном императора Максимиана, Максенций давно ненавидел блестящего молодого мужа своей сестры. Теперь он стал таким же сильным, как любой из трех его соперников, – настолько сильным, чтобы воспользоваться смертью отца как предлогом и заклеймить Константина убийцей и мятежником. Война, очевидно, была неизбежна, однако прежде, чем выступить против врага, Константину нужно было договориться с Лицинием. На его счастье, Лициний, полностью занятый Максимином Дазой на востоке, был только рад предоставить Константину завоевывать Италию от своего имени. Это соглашение скрепила еще одна помолвка – на этот раз между Лицинием и Констанцией, сводной сестрой Константина.

На всем протяжении длительного наступления Константина Максенций оставался в Риме. Лишь когда войско его зятя подошло к городу, он выступил ему навстречу. Две армии встретились 28 октября 312 года при Сакса-Рубра – «красных скалах» на Фламиниевой дороге примерно в 7–8 милях (11,2–12,8 км) к северо-востоку от Рима. Именно там, согласно легенде, перед самой битвой или даже во время боя Константину было его знаменитое видение. Вот как описывает его греческий историк Евсевий Кесарийский:

Чудеснейший знак был подан ему с небес… Он сказал, что около полудня, когда солнце стало клониться к западу, он своими глазами увидел в небе, выше солнца, символ успеха в виде светящегося креста, на котором было начертано «Сим победишь» (In Hoc Signe Vinces). Видение потрясло и его самого, и всю армию.

Вдохновившись столь очевидным знаком божественного расположения, Константин начал наступление на армию Максенция, заставив ее двигаться на юг, к Мульвиеву мосту через Тибр. Рядом с этим мостом Максенций построил второй, понтонный, по которому при необходимости можно было организованно отступить и который можно было разрушить посередине, чтобы остановить преследователей. На этот мост теперь в панике и бросилась его разбитая армия, солдаты которой бежали со всех ног. Они могли бы спастись, если бы инженеры не потеряли голову и не вынули крепления моста слишком рано. Мост рухнул, и сотни людей оказались в реке с быстрым течением. Те, кто еще не успел переправиться, без оглядки бросились к старому каменному мосту, который оставался их единственным шансом на спасение, однако, как было известно Максенцию, мост был слишком узким. Многие погибли в давке, некоторые падали и гибли под ногами, прочих свои же товарищи бросали с моста в реку. В числе последних оказался и сам узурпатор, чье тело позже обнаружили выброшенным на берег.

Битва у Мульвиева моста сделала Константина полновластным хозяином всей Европы. Она стала определенной вехой и в его пути к христианству: пусть тогда он и не обратился в эту религию, но по крайней мере показал себя защитником и покровителем своих подданных-христиан. Покидая Рим, Константин подарил папе Мильтиаду Латеранский дворец, который занимала императрица Фауста, присоединившаяся к нему вскоре после его вступления в Рим. Это место оставалось папской резиденцией на протяжении тысячи лет. Рядом с дворцом Константин приказал построить за свой счет первую в Риме византийскую базилику – собор Святого Иоанна Крестителя на Латеранском холме, который до сих пор служит соборным храмом. Рядом с базиликой заложили огромный, отдельно стоящий баптистерий, поскольку в последующие годы ожидался серьезный прирост числа обращенных.

В какой мере видение креста, которое якобы было императору у Мульвиева моста, оказалось не только одной из решающих поворотных точек в его жизни, но и переломным моментом мировой истории? Прежде чем ответить на этот вопрос, мы должны задать себе другой: а что в действительности произошло? По словам христианского ученого и ритора Лактанция, наставника сына Константина Криспа, «во сне Константин получил указание изобразить на щитах своих солдат небесный знак, а затем идти на битву»:

Он сделал как было велено и изобразил на щитах букву Х, которую пересекала линия, закруглявшаяся вверху, то есть буква Р – символ Христа.

Больше Лактанций ничего не говорит. Он не упоминает ни о каком видении, только о сне. Нет даже намека на то, что Спаситель или крест вообще являлись императору. Что касается «небесного знака», то это была лишь монограмма из греческих букв Х и Р – первых двух букв имени Христа, которая уже давно представляла собой распространенный символ в христианских надписях. Возможно, еще важнее, что другой ценный источник, Евсевий, рассказывая о битве в своей «Церковной истории» за 325 год, не упоминает ни о видении, ни о сне. Только в «Жизнеописании Константина», написанном много лет спустя, он добавляет приведенный выше отрывок.

Какие выводы мы должны сделать? Видения, конечно, не было. Если бы оно случилось, то просто немыслимо представить себе, что до «Жизнеописания Константина» об этом не было ни единого упоминания. Похоже, что сам император о нем никогда не говорил, кроме как с Евсевием, – даже в тех случаях, когда от него можно было этого ожидать. Кроме того, Евсевий особо оговаривает, что «свидетелями чуда» была «вся армия». Если это действительно было так, то 98 000 человек на удивление хорошо сохранили это событие в тайне.

Вместе с тем можно не сомневаться, что в какое-то время перед битвой император получил некий глубокий духовный опыт. Имеются факты, указывающие на то, что он уже пребывал в состоянии серьезных религиозных колебаний и все больше склонялся к монотеизму. После 310 года на его монетах изображают лишь одного бога – Sol Invictus, Непобедимое Солнце, видение которого, по словам Константина, было ему за несколько лет до того. Однако похоже, эта вера тоже не принесла ему удовлетворения. Короче говоря, мало кто был настолько готов к обращению в христианство в конце лета 312 года; поэтому неудивительно, что в некотором смысле он получил ответ на свои молитвы. Если принять эту гипотезу, то рассказ Евсевия становится гораздо понятнее. У Константина всегда было сильно развито чувство, что он выполняет божественную миссию; поэтому вполне естественно, что, оглядываясь на свою жизнь, он позволил своей памяти добавить к ней тут и там немного блеска. В его время все верили в существование чудес и