Белая роза - Маке Огюст Страница 4

— Хороши честные люди, заставляющие кричать невинное создание. Объясните все четко, ясно и быстро, — перебил его всадник, заметивший нетерпеливый жест у себя за спиной. Белая кобыла вздрогнула.

— Мой господин, — произнес в этот момент Зэбе, который вместе с остальными участниками каравана подошел к группе вооруженных людей, привлеченный звоном доспехов и громким разговором, напоминающим допрос. — Господин кавалер, — смиренно повторил он, — говорю вам, как перед Господом Богом: все, что говорит господин торговец, это чистая правда. Наш молодой господин впал в беспокойство и зашелся криком по причине, которую нельзя назвать серьезной. Он испугался, услышав страшную сказку, вот и все.

— Какую еще сказку?! Клянусь Святым Георгием, это самая, что ни на есть правдивая история! — воскликнул возмущенный торговец. — Да к тому же история о событиях в королевской семье… Тоже скажете, сказка! Это история убийства сына всемилостивейшего короля Эдуарда IV… история предательства кровожадного Йорка, их дяди! Сказка говорите… Да вы с ума сошли, друг мой! Я вполне могу понять, почему юноша упал в обморок, услышав рассказ о подобных зверствах!

И наш почтенный торговец громко расхохотался, полагая, что он произвел большое впечатление на своих слушателей. Но он, несчастный, даже не подозревал, до какой степени он впечатлил не того, кого следовало!

Как раз в это время белая кобыла взвилась на дыбы, а лицо благородной дамы, освещенное коптящими факелами, страшно побледнело. У всадника глаза вспыхнули, словно два выстрела. Он живо обернулся к даме и со всем возможным почтением произнес:

— Простите его, мадам, он не ведает, к кому обратился со столь дерзкими речами.

При этом голос его дрожал из-за сильных чувств, которые вызвали у него слова торговца.

Дама бросила на торговца пронизывающий взгляд и спросила:

— Так это вы были рассказчиком этой истории?

— Ну да, госпожа, — неуверенно ответил торговец.

— А кто вы такой? — поинтересовалась дама холодным и властным тоном.

— Томас Брук, торговец шерстью, мадам.

— Ну что ж, мастер Брук, — проговорила дама на чистом английском языке, — вы говорили о вещах, которые совершенно не касаются торговцев шерстью. Чтобы больше вы себе такого не позволяли!

Сказав это, она двинулась дальше и словно невзначай поддела ногой, скрытой под длинным платьем, нашего бедолагу. А тот застыл совершенно ошеломленный, пожирая глазами ее лицо, на котором лежал отпечаток прожитых лет и забот. Торговец совсем оробел перед величественностью облика дамы и при виде золотого обруча на ее голове, явного символа могущества, блики от которого искрами отражались в ее суровом взгляде.

Кобыла сделала несколько шагов, и дама остановила ее напротив Зэбе, который не на шутку встревожился оказанным ему вниманием, отчего все его тело затряслось мелкой дрожью.

— Ну а вы, — поинтересовалась дама, — вы служите этому упавшему в обморок господину?

— Да, благородная дама.

— И заодно слушаете россказни о несчастьях королевского дома Йорков?

— Да.

— Отведите меня к этому молодому человеку. Я хочу взглянуть на него.

Трясущийся Зэбе от страха даже потерял ориентир. Его обезумевшие глаза не сразу отыскали костер, который в этой ситуации стал для него своего рода путеводной звездой. Наконец он сумел сдвинуться с места, а вслед за ним двинулась белая кобыла, перебирая сухими и нервными ногами. Цоканье ее копыт, бьющих по скальной породе, звучало в ушах бедного Зэбе, словно трубный глас всадника Апокалипсиса.

Не стоит и говорить, что все, как один, оробевшие и сникшие участники каравана выстроились вдоль пути движения дамы, в то время как грозный кортеж поджидал ее в стороне, держа наготове аркебузы и пики.

К месту, к которому вел Зэбе, даму сопровождал только спешившийся старший офицер.

Они подошли к нише, в которой на ложе из опавшей листвы и пахучих веток лежал молодой человек. Он еще не оправился от страшного нервного потрясения и лежал совершенно измученный невыносимыми страданиями, закрыв глаза и сжав зубы, словно мертвый.

Зэбе вытащил из костра чадящую смолистую головню и, наклонившись над хозяином, посветил на его бледное лицо, чтобы дама могла лучше рассмотреть. А она взглянула на юношу, и на ее лице отразилось чувство, похожее на сострадание.

Нет такого поэтического образа, чтобы описать этот затененный в сумраке лоб, эти гордые черты, словно высеченные из белого мрамора, эти губы, на которых, словно лесные фиалки, обозначились следы вечного сна.

Неизвестная дама порывисто склонилась над телом несчастного молодого человека и не смогла сдержать удивленного восклицания. Она взглянула еще раз и нервно сжала руку, протянутую ей офицером.

— О!.. — прошептала она на ухо офицеру. — Смотрите же, капитан, какое потрясающее сходство!

— Не знаю, что показалось вашей светлости, — проговорил офицер, — но мне кажется, что я вижу…

— Говорите же, говорите!..

— Вашего брата, короля Эдуарда в возрасте двадцати лет. Ведь вы это хотите сказать, мадам?

— Мой брат, мой бедный брат!

— Остерегитесь, мадам, здесь повсюду уши.

— Вы правы.

Внезапно позади них послышался громкий голос. Это Томас Брук, который вновь обрел уверенность, воскликнул:

— Вы видите, благородная дама, что мы никого не зарезали и ребенок жив и целехонек!

От этих слов незнакомка вздрогнула. В сущности, в словах торговца не было ничего двусмысленного и ничего такого, что не вязалось бы с обстановкой. Но в тот момент, находясь под грузом воспоминаний и тяжелых чувств, переполнявших ее душу, дама восприняла эти слова как вещий голос, идущий с небес.

Смотрите же, капитан, какое потрясающее сходство!

— Ребенок жив, — еле слышно повторила она, все еще зачарованная внезапным видением. Но тут порыв холодного альпийского ветра унес ее слова, так же, как он уносит любые другие звуки и запахи.

— Этот молодой человек потрясающе красив, — очнувшись, произнесла дама громким голосом. — Как его зовут? Откуда он, из какой семьи?

— Именно это я и хотел узнать как раз в тот момент, когда сюда явились эти нарушители спокойствия, — пробормотал сквозь зубы торговец шерстью.

Зэбе изобразил на лице самую почтительную улыбку и сказал:

— Мадам, его семья занимает важное место в высших деловых кругах. В ее руках торговля и банковское дело.

Между черными бровями ее светлости пролегла презрительная складка.

— Что же касается его имени, то имя он носит самое почтенное… Мадам, возможно, слышали о знаменитом Уорбеке.

— Уорбек… этот еврей? — воскликнула дама.

— Крещенный, крещенный, — жеманно ответствовал Зэбе, придав своему лицу какое-то кошачье выражение, что, впрочем, ни на йоту не изменило неисправимых черт его физиономии. Ведь крестись, не крестись, а крючковатый нос, лисьи скулы и характерный рот все равно останутся такими же, какими и были.

— Уорбек из Турне? — уточнила дама.

— Точно так, мадам.

— И этот молодой человек его сын?

— Именно так, — ответил Зэбе.

— Но где же сам Уорбек?

— Его больше нет на этой земле, — вздохнул Зэбе.

— Он умер! Умер мой приятель Уорбек!.. — молвила незнакомка.

И, сняв с красивой руки теплую меховую перчатку, благоговейно осенила себя крестом. Так же поступил и ее офицер.

Зэбе тоже был крещенным и вполне мог бы последовать их примеру. Но по какой-то причине он не стал этого делать.

— Увы, да, благородная дама, — ответил Зэбе с необычайной живостью, которая, очевидно, должна была заменить крестное знамение. — Он скончался в Константинополе, и я, вместе с нашим другом Жаном, везу молодого господина Перкина в отчий дом, где его ожидает безутешная мать.

— Но, как я вижу, он находится в плачевном состоянии, — заметила дама.

Зэбе согласно покачал головой.