Бриллианты безымянной реки - Татьяна Олеговна Беспалова Страница 4

– Да какая там повестка, Петрович! Оставь ты эти церемонии. В кои-то веки собрались выпить-закусить. Вот и товарищ Цейхмистер…

Услышав возражение, парторг воодушевился:

– Клавдий Васильевич! Мы хотим дать название нашему посёлку гидростроителей. Пятый год работаем на этих берегах, и ничего, кроме географических координат. Пора положить этому конец!

Ему, как обычно, ответил хор голосов, и первой высказалась единственная женщина.

– Предлагаю назвать Новой Чоной! – громко проговорила, почти прокричала, Аграфена.

– Почему она всё время о какой-то Чоне толкует? – спросил Клавдий Васильевич.

– Я там на ней женился, – ответил Осип.

– Она там родилась и десятилетку закончила, – добавил Архиереев. – А теперь, при проектировании ГЭС, планируется затопление этой самой Чоны, вот она и переживает…

– Не только школу. Моя жена закончила медицинское училище и имеет диплом медсестры, – взволнованно добавил Осип.

– Умеет лечить? – скорее из вежливости, чем из любопытства поинтересовался Клавдий Васильевич.

Вполне невинный и произнесённый нейтральным тоном его вопрос тем не менее поверг Архиереева в странное смятение. Архиереев не сумел скрыть своего состояния и от того смутился ещё больше.

А за столом между тем разгорелась настоящая баталия. Названия предлагались наперебой. Некоторые товарищи предлагали сразу по нескольку вариантов от самого простого «Вилюйское» до самого неблагозвучного «Гидростроевец». Некоторые, перестав смущаться присутствием технорука Цейхмистера, произносили длинные и бессвязные в своей прочувствованности речи. Собрание оживилось и сделалось похоже на сцену одного из фильмов кинорежиссёра Гайдая. О предложении Аграфены никто и не вспомнил.

Коллективно напившись чаю, гидрологи и гидростроители дружно закурили и едва не потеряли друг дружку в клубах табачного дыма. Обиженная общим невниманием к себе, Аграфена отошла к окну и принялась чертить на изморози пальцем какие-то замысловатые знаки.

– Она тоскует по своей Чоне. Там её родители. Уже на кладбище. Отец её заслуженный человек. Был шаманом. Умер очень старым. Мать – намного моложе, но ушла добровольно следом за отцом.

– Шаман? Как это – добровольно? И вы так вот просто об этом говорите? – Клавдий Васильевич весьма картинно поперхнулся чаем, громогласно откашлялся, вполне приличествующий случаю багрянец окрасил его щёки и лоб.

Осип же продолжал со свойственной всем людям его народа загадочной невозмутимостью:

– Может быть, назвать посёлок в честь её отца, моего тестя-шамана? Его звали Авдеем. А что, хорошее название – Авдеевка. Русское такое получится. Нам с Аграфеной, вообще-то всё равно. Мы хотим в посёлок геологов податься. Это неподалёку от Нюрбы. – Он махнул рукой туда, где располагался так же безымянный пока посёлок геологов. – Там товарищ Богатых начальник, обещал нас принять. В посёлке геологов не то что здесь. Там уже в постоянных домах все живут, но лаборатория тоже есть. Но дело не только в этом. Маричка Лотис умерла. Из семи детей один только несовершеннолетний мальчишка да младшая дочь-инвалид после полиомиелита. Товарищ Богатых, хоть и имеет к Маричке отношение, но сына её хочет в детский дом отдать, а дочь… Их разлучат. Аграфена хочет оставить детишек Лотис себе. Она чадолюбивая у меня.

Произнеся последнее, сложное для эвенкийского языка, слово, Осип будто бы устал, затих, примолк. Наверное, готовится поведать новому техноруку о своей любви к чтению сложных – опять-таки, в посёлке геологов приличная библиотека – и карточной игре. Преферансист чёртов! Глубоко вздохнув, Архиереев решился принять всю инициативу на себя.

– К чему споры, товарищи? – проговорил он, вскакивая. – Предлагаю назвать наш посёлок в честь ссыльного демократа-революционера Чернышевского.

Присутствующие оживились. В их речах среди прочих бессвязных выкриков «Осиповка», «Новая Москва», «Ленинградск», «Масловка», «Андреевка» всё чаще звучало корявое слово «Дальстрой».

– Не ты ли, капитан, этих самых демократов на «Дальстрое» давил пачками? – сказал кто-то.

Его поддержали несколько насмешливых голосов:

– Говорят, там вся земля костями устлана. Как в блокаду, хоронили в братских могилах.

– Кто это говорит? Все освободившиеся давали подписку о неразглашении, а ты разглашаешь…

– Да я там не был! Но слухи, сплетни…

– Болтун – находка для шпиона!

– …а говорили, как в блокаду, братские могилы без крестов и надписей…

– Вот и наш капитан освободился, га-га-га, от должности, а молчит. Видать, тоже подписку давал…

А кто-то, видимо, самый умный, улучив момент относительного затишья, произнёс:

– Зэки и их охрана – две стороны одной медали. Главное управление лагерей – государство в государстве. Принимай предложение капитана, братва. Он толк в демократии и демократах хорошо знает.

Архиереев обернулся к техноруку. Тот сидел, прямой, словно штык проглотил, руки скрещены на груди в тщетной попытке отгородиться от происходящего. Клавдий Васильевич пристально всматривался в каждое лицо, словно каждого желал запечатлеть фотографическим образом, чтобы затем приобщить изображение к делу.

Вот это партсобрание! Вот это учинили дебош! Архиереев склонился к техноруку, горячо зашептал в ухо:

– Вроде бы простые советские лица. Да? Все без исключения, кроме супругов-эвенков, бородатые, что и неудивительно. В местном климате в бороде теплее. Лица открытые, глаза ясные. Люди как люди. Характеры без подлога, без червоточин – изнанка соответствует лицевой стороне. В таком случае откуда такие представления? Впрочем, они ведь, скорее всего, правы. И общественно осуждаемая смелость суждений ни при чём. Ведь дальше этих мест уже не сошлют. Куда же дальше-то ссылать? Люди живут и трудятся в ужасающе трудных условиях. Куда же дальше-то? Отсюда смелость и открытость при местном-то коммунизме, который, как вы сами видите, уже построен.

Товарищ Цейхмистер молчал, шныряя острым взглядом по лицам товарищей из партсобрания. Архиерееву оставалось только созерцать его чёткий, словно с новенькой монеты, профиль. Наконец, взгляд технорука столкнулся со взглядом парторга, так велосипедист на высокой скорости налетает на незамеченный им камень. Парторг же смотрел на Клавдия Васильевича с выражением подружейной собаки. «Ну что же ты ждёшь? Стреляй!» – говорил этот взгляд. Однако на курок нажал иной стрелок.

– Хватит трепаться, ребятня! – рявкнул Архиереев. – Думаете, дальше Эрберийского створа не сошлют? Ошибаетесь. Как бы трудно ни было, всегда может стать ещё трудней.

Нестройный хор голосов зазвучал на тон ниже:

– …вот капитан нас опять пугает…

– …страшно! Ха-ха-ха…

– …говорят, в аду ещё холоднее. Туда и сошлют…

– Антисоветчина, – едва слышно, всё ещё подстрекаемый пристальным взглядом парторга, выдохнул технорук.

Архиереев отвечал громко, стараясь произносить каждый слог своей короткой речи с нарочитой внятностью:

– Антисоветчины у нас не может быть. Правда, товарищи? Вот и товарищ парторг, подтвердит. Правда, парторг у нас не освобождённый от других производственных обязанностей. Товарищ… – Архиереев указал на осоловевшего, но всё ещё отважного заместителя технорука. – Ваш, Клавдий Васильевич, заместитель, работает с двойной нагрузкой. При таких условиях разве за всем уследишь? Вот и случаются отдельные перекосы. Но,