Поль Феваль - Горбун Страница 4

– Неужели вы точно так же намерены держать на замке дочь, как это делали с вашими женами? – Довольно бесцеремонно поинтересовался Гонзаго.

– Именно, именно, так. Я не знаю лучшего способа охранять дочерей Евы.

Schah moto, господин принц! Так говорят в Персии. Итак, вы опять проиграли.

Он с удовольствием потянулся в своем кресле.

– Эти два персидских слова schah и moto, – продолжал он, устраиваясь поудобнее, чтобы задремать, – что в переводе означают «король умер», мы преобразовали в «шахматы». Во всяком случае, такой точки зрения придерживаются известные исследователи игры Менаж и позднее Фрер.

Что же касается женщин, поверьте мне, лучше высоких стен и острых шпаг, расставленных по их периметру, ничего не придумаешь.

Произнеся эту сентенцию, маркиз-закрыл глаза и быстро уснул.

Гонзаго, выждав для верности, несколько минут, быстро вышел из-зала. Было около двух часов дня. Нервно прохаживаясь по коридорам, господин Пейроль ждал своего хозяина.

– Как там наши? – Спросил Гонзаго, подходя к адъютанту.

– Прибыло только шесть человек.

– Где они?

– В трактире «Адамово яблоко» с той стороны рвов.

– Кто не явился?

– Двое. Мастер шпаги Кокардас Младший из Тарба и брат Паспуаль, его постоянный помощник.

– Да, эти двое уже кое-что успели повидать на своем веку. – Заметил принц. – А что с дамами?

– Мадам Марта сейчас находится у мадемуазель де Келюс.

– С ребенком?

– С ребенком.

– Как она прошла?

– Через окно бани, которое выходит в ров как раз под мостом.

Гонзаго несколько мгновений раздумывал, потом спросил:

– Тебе что-нибудь удалось узнать от отца Бернара?

– Молчит, – ответил Пейроль.

– Сколько ты ему предложил?

– Пятьсот пистолей.

– Эта мадам Марта наверняка знает, где находится регистрационная книга… нельзя ее выпускать из дома.

– Само собой, – согласился Пейроль.

Гонзаго, прохаживаясь широкими шагами, что-то соображал.

– Я сам хочу поговорить с ней, – тихо произнес он наконец. – Кстати, ты вполне уверен в том, что мой кузен де Невер получил послание от Авроры?

– Наш немец его ей отнес и о том мне доложил.

– Значит Невер прибудет…

– Да, сегодня вечером.

Они стояли недалеко от двери, ведущей в комнаты, предоставленные маркизом для Гонзаго.

В замке Келюса под прямым углом пересекались три коридора. Двигаясь по одному, можно было попасть в спальни, по другим выйти во флигели. Апартаменты принца находились в западном флигеле. Их самая последняя комната имела выход на лестницу, по которой можно было спуститься в баню и прачечную.

На галерее послышался звук шагов. Это мадам Марта вышла из спальни мадемуазель де Келюс. Пейроль и Гонзаго стремглав вбежали в апартаменты последнего, оставив дверь полуоткрытой.

Несколько секунд спустя, по коридору, то и дело озираясь, стремительной походкой прошла мадам Марта. Дело было в разгаре дня. Но традиция испанской сиесты перешагнула границу и давно обосновалась в замке Келюсов. Все спали, и Марта надеялась уйти никем незамеченной. Когда она поравнялась со спальней Гонзаго, из полуоткрытой двери бесшумно и стремительно, как гепард, выскочил Пейроль, и чтобы она не крикнула, плотно зажал своим платком ей рот. Потом он, потуже затянув узлом платок на ее затылке, утащил наполовину потерявшую сознание женщину в спальню принца.

Глава 2. Кокардас и Паспуаль

Один ехал верхом на старой рабочей лошади со спутанной гривой и кривыми тощими ногами; другой сидел на осле, свесив ноги на одну сторону, как делают путешествующие на благородном верховом коне аристократки.

Первый, не смотря на жалкий вид своей клячи, которая низко опустила голову, словно что-то вынюхивая на дороге, имел гордую бравую осанку. На нем был полукафтан из бычьей кожи с аккуратно пришитым на груди узорным пластроном в форме червонного сердечка, плотно облегающие грубохолстые стеганые штаны и сапоги с голенищами широкими раструбом, модными во времена Людовика XIII. Кроме того на голове его красовалась залихватская фетровая шляпа, а на бедре длинная шпага. Это был никто иной, как мэтр Кокардас Младший, уроженец Тулузы, в свое время очень известный в Париже мастер и преподаватель фехтования, ныне обитавший в Тарбе, где в поте лица добывал скудные средства к существованию.

Второй выглядел намного скромнее. Его одеяние походило на костюм разорившегося клерка. Длинная темная свитка, чем-то похожая на ризу священника, закрывала почти до колен серые штаны, которые от долгого употребления лоснились и блестели на изгибах, грозя в ближайшем времени прохудиться. Голову его покрывала плотно натянутая на уши шерстяная шапочка; ноги, не смотря на изнуряющую жару, утопали в подбитых мехом полусапожках. В отличие от Кокардаса, имевшего черную густую курчавую, как у негра, непричесанную шевелюру, у напарника были редкие белесые волосы, – только несколько тощих взмокших от пота прядей прилепились к его вискам. Даже с естественной растительностью на лице у оседлавшего осла путника по сравнению с Кокардасом дела обстояли хуже. Вместо густых завивающихся кверху темных усов, украшавших мастера шпаги, под длинным носом спутника на верхней губе подрагивали лишь несколько одиноких соломенного цвета волосинок. Он исполнял роль помощника во время уроков, преподаваемых его темноволосым напарником, учителем фехтования и, не смотря на скромные, почти застенчивые манеры, сам недурно владел шпагой, которая, сейчас одетая в ножны, телепалась на ребрах у осла. Этого человека звали Амабль Паспуаль. Его родиной было местечко Вильдье в Нижней Нормандии, известное в округе Конде сюр Нуаро своими удивительными винами. Приятели называли его брат Паспуаль то ли за внешность, напоминавшую клирика, то ли за то, что до того, как пристегнуть к поясу шпагу, он был слугой у цирюльника, у которого недурно справлялся с обязанностями провизора. Он был очень некрасив, но, не смотря на это, всякий раз, когда на дороге встречалась цветастая бумазейная юбка прохожей крестьянки, в его чуть припухших глазах зажигались чувственные огоньки. Кокардас Младший напротив, мог по праву сойти за вполне смазливого прохиндея.

Итак, они устало тащились верхом под южным беспощадным солнцем. Каждый камушек или ложбинка на дороге содрогали клячу Кокардаса и через каждые 20–30 шагов осел Паспуаля капризничал.

– Экая диковинка, дружочек мой, – произнес Кокардас с мощным гасконским акцентом. – Вот уж два часа, как мы видим этот хренов замок, и мне чудится, что он вместе с драной горой, на которой стоит, отступает так же быстро, как мы к нему приближаемся.

– Терпение, терпение, мэтр; – прогнусавил в ответ Паспуаль с классическим нормандским прононсом, будто его мучил насморк, – боюсь, что, не смотря на нашу неторопливость, мы все равно прибудем на место слишком рано для дела, на которое нас сюда пригласили.