Андрей Буровский - Орден костяного человечка Страница 4

Если бы не звонок, Володя работал бы, пока хватило сил, а обычно хватало до рассвета. И очень трудно сказать, какими событиями могла бы ознаменоваться эта ночь… А так главные события произошли все-таки позже.

Сложив в сумку костюм, Володя направился к выходу. Опять возникло странное ощущение, что костяные человечки поворачивают головы ему вслед, наблюдают за его уходом. Уже на лестнице он сильно тряхнул головой, чтобы снять наваждение.

Тепло, мокрая мостовая блестела, шел не то дождь, не то снег. Машины ехали, все до одной включив дворники. Исаакий еле виден, несмотря на яркий свет фонарей, Нева черная, с длинными полосами света.

Дома, как и следовало ожидать, потоп был довольно относительный. Слесари из домоуправления давно починили поломку; на кухне оставалась лужица теплой воды, остальное Марина убрала — и муж ей для того нужен был не больше, чем президент африканской Республики Габон.

Володя выслушал все, что кричала Марина: это входило в ритуал. Не умолкая, шла она за мужем в его кабинет, стояла рядом, пока он переодевался. Володя отключился, сознание фиксировало только отдельные всплески звуковых волн: если менялись модуляции или если было особенно громко.

— В этой стране… Разумеется, никому нет дела… Всегда все сама… Пришли, нагадили…

Все эти вопли доносились до Володи сквозь его мысли о костяных человечках, об удивительной загадке и о них с Мариной…

«Интересно, — вяло думал Володя, — может, я все-таки мало ее… мало с ней занимаюсь любовью? Или я плохо это делаю? Откуда этот выплеск бабьей злобности? Откуда этот тяжелый, недобрый взгляд? Она что, меня ненавидит? У нас же двое мальчишек…»

Марина выплескивала скопившуюся неприязнь ко всему окружающему миру. Володя уныло кивал.

— Тебе что говори, что не говори!

Марина даже уходила напряженно, «держа спину». Перед уходом она зачем-то швырнула на диван кухонное полотенце. Скоро примчится за ним, а Володя будет виноват, что оно здесь.

Шаманский костюм неплохо смотрелся на фоне книжных полок; забавно было вешать старинную кожу на прозаические плечики.

— А это еще что за гадость?!

Ну конечно, Марина вернулась за полотенцем.

— Это шаманский костюм. Хорош, правда?

— А пыли от него сколько, ты представляешь?! Твоими экспонатами и так завален весь дом.

— А мне он нравится. Пусть повисит.

Презрительная усмешка, вздернутое плечо, брезгливое выражение лица.

«Ну почему ее так бесит все, что связано с моей работой? Вообще со всем, что я делаю? Или это я сам ее так раздражаю — что бы я ни делал?»

Саша уже ложился спать; Володя слышал, как из детской доносится раздраженный голос жены: Марина выясняла, почему Сашка развел такой бардак, зачем положил игрушки не туда, куда надо, и откуда он взял такой противный тон (Марину за ее тон сильно хотелось придушить). Сашка не отзывался; Володя знал: сын сидит на краю кровати, наклонив голову вперед, руки вцепились в простыню или в подушку. Прошли времена, когда мальчик плакал навзрыд: «Я не понимаю, чего мама от меня хочет!» Давно уже Сашка не отвечает, не бунтует, просто сидит склонив голову, ждет окончания шквала.

Нет, правда, как помещается в ней столько злобности, в его совсем не громадной жене? Почему ее так бесит и он сам, и даже дети от него? Что же он делает не так? Или просто Марина его никогда не любила и в этом все дело? Не любила, и что бы он ни делал, как бы себя ни вел, это уже не имело значения? Но в такую нелюбовь без мотивов, без причин, без внутренней логики Володя не был в состоянии поверить. Все-таки хоть кое-что в своей жизни он видал.

Марина топотала по дороге на кухню — словно мчалось на водопой деревенское стадо. Володя торопливо щелкнул выключателем: лучше поскорее лечь в постель и выключить свет — не придется больше выяснять отношения. Но что же все-таки происходит с его женой и матерью его детей? Володя думал о неврозе Марины, о Сашке, о костяных человечках и наконец начал думать об экспедиции.

…Колыхалась высокая, по пояс, ковыльная степь, и по тропинке, в волнах ковыля, шел Епифанов. Рядом с Епифановым шел кто-то незнакомый, одетый в коричневое с черным… Нет, это не человек шел! Рядом с ученым парил шаманский костюм. Так прямо и парил в воздухе, причем куртка и юбка держались вместе, как одно целое. Костюм вел себя так, словно в нем кто-то есть, но этого «кого-то» видно не было.

Опять заорала Марина. Володя встал, вышел в коридор, остановил Марину возле двери в детскую. Женщина взглянула на мужа с невероятным удивлением, чуть ли не со страхом. А Володя правой рукой схватил Марину за горло — большой палец передавил трахею, ладонь ощущала каждый толчок крови в прижатых жилах. Паника, ужас забились в глазах Марины, она бешено рванулась, и Володе пришлось перехватить ее за плечо левой рукой, притянуть к себе во всю мужскую силушку…

Тьфу ты! Володя лежал весь в холодном поту, поражаясь собственному сну. Луна смотрела в окошко, прилипал к стеклу мокрый питерский снег. Постепенно наступало забытье.

…И опять вскинулся, упал поперек дивана Володя. Через форточку врывался ледяной воздух, фонари уже погасли, а Володя лежал в поту, с бешено колотящимся, выскакивающим из груди сердцем: во сне он свел на шее Марины уже обе руки, и она оседала на пол в коридоре возле детской комнаты…

Нельзя сказать, что сон шел так уж вразрез с некоторыми мыслями Володи. Даже не с мыслями, скорее все же с эмоциями. В это же время довелось ему прочитать Эрика Берна: мол, допустим, у человека появляется желание придушить свою жену… Его, конечно же, необходимо «подремонтировать», чтобы этого ему больше не хотелось… Чтение Берна навевало спокойствие, потому что к желанию придушить жену Володя относился точно так же, как Берн и вообще как всякий сравнительно нормальный человек: как к симптому психической невменяемости, который требует как можно скорее «подремонтировать» того, кто подобное желание испытывает.

Но до сегодняшней ночи до прямого убийства как-то не доходило — ни в дневных желаниях, ни во снах. Даже ударить Марину не хотелось. Ударить, чтобы наказать, подчинить… Для этого Владимир воспитывался в слишком интеллигентной семье. Если нужно, он все сделает словами, а жен бьют все-таки пьяные мужики… Ударить для убийства тоже не хотелось. Хотелось только взять и стиснуть шею. Сдавить, тряхнуть, вжать в стену. Чтоб кончился крик, поток издевательских слов; чтобы до сдуревшей бабы дошло, наконец, какую глупость она ежедневно и ежечасно делает: мало того, что убила Володину любовь, так теперь продолжает с упорством маньяка убивать малейшую возможность хотя бы существовать бок о бок и не слишком мешать друг другу…