Павел Комарницкий - Последний наказ Страница 4

— Вещи я увязал, и к сёдлам приторочил. Поспешать надо нам.

Слюдяное окошко в частом свинцовом переплёте истекало прозрачными слезами, внося в жарко натопленную горницу холодную струю. На дворе ещё стояла беспросветная темень. Где-то перекликались часовые. Совсем рядом, под окнами, шёл разговор: "Муромские уж прибыли, так спят в сёдлах, умаялись" "А когда выступать?" "А я знаю? Переяславских ждём ещё, да ижеславские вот должны…". Голоса удалялись, разговор стал неразборчив.

— Готова я, Вышатич — молодая женщина уже стояла одетая, и подпоясана даже. Когда успела?

…

— Э-эй, не отставай!

Копыта глухо цокали по укрытому свежим снежком льду Оки, извечной русской дороги — летом на лодьях, зимой на санях. Всадники перекликались, продвигаясь резвой рысью. Сытые кони легко одолевали неглубокий покуда снег.

Маленький обоз — семь саней о-триконь, да два десятка всадников — шёл по самой середине реки. Башни и колокольни Рязани давно скрылись их виду, а впереди уже смутно чернели островерхие крыши угловых башен Переяславля-Рязанского.

Боярин Вячко сидел на коне, подобно копне, в своей шубе, поверх которой напущена роскошнейшая борода — перину набить можно. Он придержал коня, поравнялся с витязем и молодой княгиней, ехавшей на сей раз в возке, запряжённом тройкой. Выделил князь Юрий.

— Сегодня заночуем в Переяславле, а завтра уж в Коломне будем. На князя Георгия земле.

Ратибор помолчал.

— Я тебе не указ, боярин. Но ежели бы ты меня спросил — ночевать надо в Коломне, а назавтра быть уже в Москве.

— Так не успеем же дотемна…

— Ну так что же. Придётся идти в темноте. Река вот она, не заплутаем. Сейчас каждый день дорог, боярин.

Боярин крякнул.

— Эй, Олеша! Не сворачивай на Переяславль, слышь! Идём до Коломны!

…

— Кого несёт? — страж на воротной башне Коломны был спросонья, и оттого зол. Оно и понятно, ежели разоспавшегося в тепле необъятной дохи человека уже за полночь выдернуть на мороз…

— Послы князя Рязанского к великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому!

Послышался шум, замелькали отсветы огня. На башне появились люди с факелами, в свете которых стало видно малую дружину рязанского посла. Ворота заскрипели, медленно отворились обе створки, сбитые из могучих дубовых брусьев внахлёст.

— Добро пожаловать, боярин!

Ратибор проехал в тесноватые коломенские ворота, плотно прижимая коня к саням, в которых ехала княгиня. Он так и держался подле на своём Серке, как приклеенный, и оседланную кобылу Игреню, на которой княгиня прибыла в Рязань, держал в поводу. Так надёжнее.

Створки тяжело бухнули сзади, заскрежетал в проушинах затворный брус. Город уже спал, ни единого огонька не виднелось в чёрном скопище домов и построек. Только факелы воротной стражи трещали на ветру, выхватывая из темноты неровный огненный круг.

— Ну что там у вас? Слышно, хан Батыга крепко наседает?

— О том едем говорить с князем Георгием — решительно пресёк расспросы боярин Вячко — А ну, голова, укажи нам постой!

…Послов князя Юрия Рязанского определили на постой в обширной горнице княжьего гостиного дома, стоявшего сейчас пустым. Князь Георгий Всеволодович слыл крепким хозяином, и в каждом городе, подпадавшем под его руку, имел такие вот постоялые дворы, в которых при нужде могло разместиться сотни две конных дружинников — очень удобно, когда объезжаешь владения.

Княгине Ижеславской отвели отдельную комнату, в которую углом вдавалась громадная небелёная печь, сложенная из дикого камня, с трубой — княжьи покои топились по-белому. Камни печи потрескивали, прогреваясь, видимо, дров не жалели. Зев печи выходил в другую комнату, побольше. Жаль. Ратибор любил глядеть на пляшущее в печи пламя…

Возле печи уже суетились две сенные девки, устраивая постель для княгини — две широкие сдвинутые вместе лавки, застеленные кошмой в три слоя, и уже поверх кошмы льняная простыня. Да ещё и пышная подушка с собольим одеялом. Богатая постель.

Девицы перешёптывались, поблёскивая искоса глазами на рослого витязя. Должно быть, обсуждали, как это госпожа не боится ночевать одна в комнате с мужчиной. Наплетут теперь с три короба… А, пусть их. Не о том теперь думать надобно.

— Не надо ли чего, госпожа?

— Идите, идите, милые.

— Спокойной ночи, госпожа — девки упорхнули вон, давясь смехом. Ну, дуры…

— Я тут постою, за дверью, госпожа моя. Покличешь… — Ратибор взялся за железное кольцо, вделанное в дверь

— Слышь, Вышатич… Ты бы лавку себе добыл — княгиня распустила волосы, расчёсывала их гребнем — Ну чего ты, в самом деле, на пороге спишь…

— Так безопасней — улыбнулся витязь — с лавки же упасть можно…

Княгиня фыркнула, блестя глазами, и не сдержалась — рассмеялась.

…

Х-ха!

Низкорослый кочевник на маленьком мохнатом коньке распался надвое вместе с конём — Ратибор срубил его наотмашь, с оттягом, от плеча наискось. И не успел витязь опустить меч, как обе половинки степняка с противным чавканьем зашевелились, вспучились, и вот уже вместо одного против Ратибора стоят двое.

— У-у-у-у! — с волчьим воем враги атакуют, норовя зайти с двух сторон.

Эх, неверно ударил… Ладно…

Х-ха! Х-ха!

Головы степных разбойников отлетают прочь. Миг, другой — и вместо отрубленных голов на плечах вспухают новые. Но самое страшное — у отрубленных голов внизу начинает шевелиться, расти нечто бледное, постепенно превращаясь в недостающее до полного комплекта — коней с сидящими на них туловищами. Ещё чуть, и против Ратибора стоят четверо.

— Уррагх! — вся четвёрка атакует одинокого витязя, норовя окружить. Теперь Ратибору по-настоящему трудно, но он всё-таки ухитряется отрубить пару рук с кривыми саблями. Тщетно — на месте отрубленных у степняков тут же отрастают новые, и притом уже с саблями, а из отрубленных рук медленно вспучиваются новые бойцы…

И тут Ратибора пронзает запоздалое прозрение — лук! Их надо бить из лука, и только из лука! Их всех надо бить только из луков, не подпуская близко…

Страшный удар кривой сабли обрушивается на голову. Пропустил-таки…

— …А-ах… Любый мой, Владушко… Не отправляй меня от себя… Не надо… Как я жить без тебя…