Мишель Зевако - Любовь шевалье Страница 40

Тут и брат Тибо не выдержал:

— От ваших слов у меня слюнки текут!

— Ах, брат мой, не знаю, каково оно — райское блаженство, уготованное праведникам на том свете, но если и есть рай на нашей грешной земле, то находится он, безусловно, на постоялом дворе «У ворожеи».

— А помните, брат мой, какие обеды нам подавали?..

— Как не помнить!.. Почтенный Ландри — достойный наследник своего великого отца, господина Грегуара. а тот был лучшим поваром в Париже!

— Давненько это было… — вздохнул брат Тибо. — Году этак в сорок седьмом-сорок восьмом, когда скончался наш государь Франциск I, а мы как раз познакомились со знаменитым Игнацием Лойолой… Хорошие были времена, дорогой Любен. Господин Грегуар замечательно кормил нас, вполне довольствуясь взамен нашим благословением.

— А нынче не так… добывая хлеб насущный, крутишься, бьешься, жизнью рискуешь… — вздохнул Любен.

— Истинная правда… — подхватил брат Тибо. — Ведь я-то на постоялом дворе, считай, голову в петлю сунул, согласившись сопровождать герцога де… Впрочем, молчу, вы-то не посвящены в секреты сильных мира сего…

— А теперь, — продолжал возмущенный Любен, — меня, словно сопливого послушника, сажают на хлеб и воду… будто я каторжник какой!

Тибо вдруг подмигнул товарищу и таинственно улыбнулся. Любен прекрасно знал своего друга, и в душе его затеплилась надежда.

— Брат Тибо! О, брат Тибо! — прошептал бывший лакей.

— Вы что-то хотите сказать? — лукаво осведомился Тибо,

— Ничего, брат мой, ничего… но мне показалось… вы так улыбнулись…

— Тише! — прошептал монах. — Прикройте дверь, брат Любен.

Тот бросился к дверям. Сердце его замирало в предвкушении блаженства.

— Значит, — продолжал Тибо, — настоятель наложил на вас епитимью?

— Увы! — простонал Любен, вновь теряя надежду.

— По-моему, вы этого не вынесете, — серьезно заметил хитрый Тибо.

— Ох, я уже умираю!..

Брат Тибо открыл стенной шкаф и вынул оттуда ломоть черствого черного хлеба и кувшин с водой.

— Это вам на два дня, брат Любен.

Любен взвыл, бия себя кулаками в грудь:

— Господи, лучше бы уж сразу сказали, что обрекаете своего друга на верную смерть! И это вы, брат Тибо! Сколько раз мы вместе обедали «У ворожеи», сколько бутылок распили! А теперь вы подсовываете мне камни вместо еды и эту сомнительную жидкость вместо питья. Боже, я и не предполагал, до чего вы жестокосерды!.. А как вспомню те паштеты у милейшего Ландри!..

— Прекратите, брат мой!

— Да, паштеты! — настаивал в слезах брат Любен. — И еще цыплят, цыплят на вертеле… господин Ландри их поворачивает, а с них так и капает жир!..

— Брат мой, не вводите меня в искушение…

— И вино, льющееся из бутылок в наши стаканы…

Тут душа брата Тибо не выдержала. Он схватил Любена за руку и, предварительно оглянувшись на запертую дверь, зашептал:

— Брат мой, представьте себе, я поднимаю покров со священной реликвии, а там…

С этими словами Тибо действительно откинул ткань, прикрывавшую котел, и запустил туда обе руки.

— Что — там?.. — спросил совершенно сбитый с толку и растерявшийся Любен.

— Во-первых, паштет с чудесной запеченной корочкой, точь-в-точь такой, как подавали на постоялом дворе.

И брат Тибо выложил паштет на алтарь. Любен прямо замер от восторга.

— Во-вторых, — продолжал Тибо, нагнувшись над котлом. — булка, испеченная только утром, мягкая внутри, хрустящая снаружи; затем холодный цыпленок; потом две бутылки белого вина, и еще эта розовая ветчина да четыре бутылки бургундского…

Вскоре весь алтарь был завален снедью. Любен молитвенно сложил руки, его толстые щеки тряслись от волнения. Сияющий Тибо величественным шагом подошел к своему собрату и сказал:

— Вы можете представить себе, брат мой, что на самом деле эта дивная снедь — всего лишь хлеб и вода?

— Конечно, могу!

— Так вот: пейте и ешьте, а я к вам присоединюсь. Конечно, лгать грешно, но все, что я делаю, совершается в интересах нашей святой Церкви… впрочем, не пытайтесь этого постичь…

Любен даже не старался понять, почему интересы церкви требуют, чтобы монах, посаженный на хлеб и воду, кушал цыпленка, запивая его бургундским. Он радостно выплеснул воду из кувшина в котел, подтащил к алтарю два стула, расставил на них бутылки и разложил еду.

Оба монаха приступили к трапезе.

— А черный хлеб не так и плох! — воскликнул Тибо, отправляя в рот огромный кусок паштета.

— А водичка какая ароматная! — добавил Любен, отхлебывая бургундское прямо из горлышка.

Брат Тибо ел в свое удовольствие, но мы должны заметить, что выпил он немного: всего одну бутылочку белого. Остальное досталось брату Любену.

После первой бутылки Любен погрузился в меланхолию.

После второй на него напал беспричинный смех.

После третьей он затянул во всю глотку «Аллилуйя!»

После четвертой начал каяться в своих грехах.

Чтобы утешиться, Любен принялся искать пятую и последнюю бутылку. Но так и не нашел: брат Тибо незаметно вылил содержимое этой бутылки в котел.

Потом, воздев руки к небу, он крикнул своему приятелю:

— Сюда, сюда, брат Любен! Боже мой!

— Что случилось? — пролепетал Любен.

— Господи, похоже, у меня что-то с глазами… Но… мне кажется…

— Да что там, брат мой?

— Вода… вы налили в котел воду…

— Ну, налил…

— Она… она превратилась в кровь…

— Не может быть… — заплетающимся языком проговорил Любен. — А не в вино ли?..

— Брат мой! — возмутился Тибо. — Разве можно шутить, когда речь идет о святыне! Подойдите и посмотрите сами!

— Иду, иду! — произнес Любен и неверным шагом приблизился к алтарю. Заглянув в котел, он смертельно побледнел и заорал: — Чудо! Чудо! Вода покраснела! Но ведь я сам налил туда воду, чистую воду! Господи, какая честь для нашего монастыря! Чудо! Чудо! Кровь Христова!

Любен упал на колени и вознес Господу молитву. За его спиной брат Тибо торопливо убирал в шкаф остатки пиршества.

Дверь распахнулась, и в зал заглянули монахи, привлеченные воплями Любена. Потом появился и сам настоятель.

— Это что еще за крики? — сурово спросил он.

— Не знаю, отец мой, — ответил Тибо. — По-моему, наш брат Любен рехнулся… Он вылил в котел кувшин воды, а потом вдруг завопил, словно помешанный…

— Чудо! Хвала Господу! — продолжал орать Любен. — Была вода, а стала кровь! Смотрите, смотрите все!

Настоятель и монахи подошли к алтарю и заглянули в котел. Убедившись в справедливости слов брата Любена, отец настоятель рухнул на колени.

— Чудо! Чудо! — закричали все в один голос.

И вся братия затянула «Магнификат», да так громко, что задрожали стены монастыря.