Александр Мазин - Белый Волк Страница 40

Ночевали мы в гостях у небогатого бонда, который, по-моему, был бы счастлив выставить нас за дверь, но законы гостеприимства не позволяли. Однако хозяин, его младший брат и двое взрослых, по местным меркам, сыновей, глядели на Медвежонка весьма недружелюбно. Впрочем, стол накрыли и вели себя вежливо.

Ночь прошла спокойно. Утром мы отбыли, распрощавшись весьма холодно. А километров через пять (мы всё еще поднимались) Свартхёвди остановил нашу экспедицию, вскарабкался на скалу, затем — на венчавший ее невесть как угнездившийся на камне кряжистый дуб и минут пять озирал окрестности с его макушки.

— Не рискнули, — сообщил он мне, спустившись.

Выяснилось, что старшего брата бонда, у которого мы переночевали, убил Медвежонков папа. Вергельд был выплачен, и формально никто никому не был должен. Но особой любви, понятное дело, родичи покойника к сыну убийцы не испытывали.

Именно поэтому Свартхёвди и выбрал усадьбу для ночевки. Если его накроет, то пострадают не друзья, а недруги.

Ночью нам ничто не угрожало. Гость свят для всех, кто не хочет рассориться с Одином и законом. А вот погнаться за нами могли. Зимний лес — он многое может спрятать. Могли, но духу не хватило.

За этот день мы прошли не больше десяти километров — дорога была аховая. Примерно треть пути пришлось карабкаться по скалам, привязав лыжи за спиной.

Но перевал мы одолели, так что дальше — легче.

В этот вечер, глядя, как в поставленном на огонь котелке с шипением плавился снег, я вдруг вспомнил слова Рунгерд: «…ложишься спать с человеком, а просыпаешься с диким зверем…»

Я поглядел на Свартхёвди. Медвежонок выглядел вполне нормальным. Стругал ножом мороженый окорок, помешивал палочкой в котелке.

Поймав мой взгляд, Свартхёвди улыбнулся, но как-то напряженно. Угадал, о чем я думаю. Он был как человек, несущий в голове хрупкую неустойчивую конструкцию вроде карточного домика или лабиринта из доминошных костей. Одно неловкое движение — и всё обрушится. Да, здорово он переменился с тех пор, как порешил того ирландца. Прежде громогласный и бесшабашный, теперь Медвежонок говорил негромким, ровным голосом и отвечал тоже не сразу, а будто прислушиваясь: как отзовется на сказанное его безумие? Не упадет ли планка?

— Если хочешь — можешь меня на ночь связать, — тем же ровным голосом произнес он.

— Не думаю, что это хорошее предложение, — спокойно ответил я.

— А по-моему, очень хорошее. Мне больно видеть, что мой брат меня боится.

Я сделал над собой усилие и ухмыльнулся во всю пасть.

— А я думаю: это ты сам боишься! — нахально заявил я. — Мне-то что — я помру — и всё. А вот ты, если тебя накроет, останешься без друга. — Я достал из мешка вяленую рыбину, понюхал и тоже взялся за нож. — Как я понимаю: пути нам осталось — дня на два. Ты ж со скуки умрешь, если не с кем будет словом перемолвиться.

— Это верно, — Свартхёвди тоже усмехнулся. — Если ты не против: я не стану тебя закапывать. Повешу на ветку повыше: пусть тобой птицы Одина займутся. Время нынче голодное. И мне на обратном пути легче будет останки твои тащить. А раба твоего, Хаучика, я себе возьму.

— Бери, — согласился я. — Он тебе заодно девок дворовых брюхатить будет. Самому-то тебе теперь никак. Загрызешь еще ненароком.

Зря я это сказал. В шутках тоже меру знать надо. Особенно — с друзьями. Свартхёвди как-то резко помрачнел. Сцепил зубы… Я чувствовал: если бы не необходимость держать лицо, он бы сейчас завыл в голос.

Вместо него недалеко от нас завыл волк. С другой стороны донесся ответный вой. Цивилизованный человек Николай Переляк наверняка озаботился бы подобным соседством. Викингу Ульфу Черноголовому было плевать, что там на уме у его серого тезки. Он знал, кто в этом лесу — главный хищник.

— Берсерк, — сказал я. — Это мощно. Не какой-нибудь ульфхеднар.[31]

Свартхёвди глянул на меня так, словно это у меня, а не у него были проблемы с психикой. Но промолчал.

Так, в молчании, мы покушали.

Свартхёвди наладил ночное отопление: это такое бревнышко, расколотое клиньями, которое по мере сгорания постепенно вдвигается в костер.

— Кто первый сторожит? — спросил я.

— А зачем?

И верно — зачем? Кровники Свартхёвди за нами не пошли. Мы — не в походе и не на чужой территории, так что людей опасаться вроде не надо. Зверья — тем более.

— Как скажешь, — охотно согласился я. — Хочешь, историю расскажу?

Свартхёвди кивнул.

— Заходит как-то один человек к своему другу. А тот сидит, точит топор. И вид у него мрачный.

— Что такой невеселый? — спрашивает гость.

— Сосед мой умер.

— Как? Когда?

Друг пробует заточку, откладывает топор и говорит этак задумчиво:

— Полагаю, завтра.

Медвежонок хмыкнул:

— Это ты к чему рассказал?

— А вот об этом мы с тобой завтра поговорим.

Утром оказалось, что ночью никто никого не съел и даже не покусал. Волчьи следы, правда, обнаружились шагах в двадцати от нашей стоянки, но покушаться ни на нас, ни на наше имущество четвероногие не стали. Предки Свартхёвди, веками тачавшие одежку из качественного волчьего меха, выработали у сереньких твердое понимание того, на ком заканчивается здешняя пищевая цепочка.

Следующей ночью мы ночевали в чужой охотничьей избушке, а к полудню третьего дня достигли цели путешествия.

Вернее, это цель достигла нас. Не факт, что мы нашли бы заветную избушку самостоятельно. Лично я бы запросто промахнулся, потому что даже в десяти шагах жилище мастера берсеркского искусства выглядело заснеженным холмиком двухметровой высоты. Вход в него был замаскирован так, что, боюсь, даже мой друг Медвежонок его бы не обнаружил.

Нашли — нас.

Глава двадцать вторая,

Две белые тени возникли из ниоткуда. Волки. Белые как снег. Два хищника размером с крупную канадскую лайку встали у нас на пути, будто призраки зимнего леса.

Не сказать чтобы я испугался. Два волка — один полушубок. Зимой — самое то. И камуфляж идеальный.

Я потянулся к оружию, но Медвежонок тронул мою руку:

— Не надо. Погоди.

Конечно, он был прав. Волки, даже самые голодные, не станут напрашиваться на драку с двумя вооруженными мужчинами. Это ж чистый суицид с их стороны. А эти зверушки были вполне упитанными. Коли так, то какого хрена им надо?

Волчишки стояли молча (не надо иронизировать: волчье рычание — тот же разговор) и чего-то ждали.

Мы — тоже.

Так прошло минут десять. У меня уже начались проблемы с терпением (по здешним меркам, я — невероятный торопыга), когда снег у нас за спиной заскрипел.