Алла Гореликова - Серебряный волк Страница 40

Я расслабляюсь: дело сделано. Я не знаю, что дальше. Обсуждая мою вылазку, мы дружно сочли, что так безопаснее: чего не знаешь, того не выдашь, а я не рискну тягаться с заклятием правдивости. Мое дело маленькое: если не смогу выйти на капитана, нужно найти способ передать красный камень королеве. А зеленый — тоже для капитана, но об этом ему должно растолковать послание. И все. Я свою игру сыграл. Теперь командовать будет сэр Оливер. Я гляжу на него и невольно улыбаюсь сквозь боль: он весь там, в камне, и он счастлив, он рад до безумия, и сержант сияет, глядя на него. Нам везет: эти двое за нас.

Сэр Оливер отрывается от камня и переводит взгляд на меня:

— Ну, говори, Сергей. Что дальше делать будем?

— Что скажете, то и будем. Пока не доберемся до принца, командуете вы.

— Хорошо. — Сэр Оливер крепко жмет мне руку, так крепко, что я невольно охаю. — Прости за встречу, Сергей. Я эти дни сам не свой… сорвался. Подождешь меня здесь. Сержант о тебе позаботится. Что нужно, говори, не стесняйся.

— Сэр Оливер, вы ведь знаете, где мы жили?.. Ну, я и тот парень, которого вы сонным зельем напоили в «Счастливом путнике»?

— Помню. Мадам Урсула, сестра университетского ректора.

— Можете туда зайти? Нам письма могут быть. Из дома.

— Понимаю, — кивает капитан. — Зайду.

— Спасибо.

Сэр Оливер уходит, сержант пару мгновений смотрит вслед и оборачивается ко мне:

— Значит, Сергей? Это ты был с Карелом… тогда на площади?

Киваю.

— А я — Джекоб. Ты чего хочешь? Пить, жрать, выспаться?

Осторожно щупаю разбитое лицо.

— Умыться.

Джекоб выводит меня в узкий и темный тупичок за караулкой и поливает понемногу из кувшина, посмеиваясь в густые усы: бывалый, все повидавший служака, презирающий выпендреж сопляков вроде меня. Странно, думаю я, что его верность отдана принцу, а не королю. Такие обычно за старую власть. Но капитан ему верит, значит, все в порядке.

Смывать с лица кровь на ощупь, в темном вонючем тупичке у городской стены, не слишком-то весело. Зато в голове у меня понемногу проясняется, и я облекаю в слова засевший в голове вопрос:

— Так вы думали, что Карел мертв? С чего ж это?

Джекоб мрачнеет.

— Последние два дня люди только об этом и говорят. Коронного сообщения, правда, не было. А только столичные слухи в таких вещах не врут.

Два дня, мысленно повторяю я. Послание.

— И какие подробности упоминают столичные слухи?

— Говорят, что принца заманили в Подземелье. Предательством, — уточняет Джекоб после небольшой паузы.

— Теперь понимаю, с чего капитан так на меня набросился. И что, говорят, случилось с принцем в Подземелье?

— Говорят, что его замучили, — выплевывает сержант.

Я молчу. Хотел бы я знать, какова доля Лютого в этих слухах…

— Скажи, что это не так, — требует вдруг Джекоб.

— Это не так, — повторяю я. — Джекоб, разве ты еще не понял, что он жив?

— Понял. Но я хочу услышать, что слухи лгут во всем.

— Карел жив. Клянусь. Жив и здоров, и настолько в безопасности, насколько это возможно в Подземелье.

— Значит, он все-таки в плену…

— Джекоб, я не имею права сказать больше. Но с ним все в порядке.

— И обошлось без предательства?

Джекоб смотрит мне в глаза твердо и требовательно, и я отвечаю:

— Клянусь Светом Господним, есть один человек, который предал его. Только один. Его отец. Ты хочешь еще что-нибудь спросить?

— Хочу, — хмуро отвечает сержант. — Только тебе мои вопросы, кажется, не нравятся?

— Джекоб, ты ведь солдат, — миролюбиво говорю я. — Ты должен знать, что такое приказ. Я и так сказал больше, чем надо.

— Ладно, пойдем, — бурчит сержант.

Мы возвращаемся в караулку, садимся за стол и молчим. Скоро молчание становится тягостным.

— Жрать хочешь? — спрашивает сержант.

— Можно, — соглашаюсь я. — Если в трактир не идти.

— За дурачка меня держишь? — хмыкает сержант. После чего выглядывает наружу и орет: — Эй, Ронни! Загляни в «Поросенка» да попроси у Катрины обед на двоих. Сюда пускай притащит.

— Эта Катрина не разболтает обо мне?

— А какое кому дело? Ну, сидит в караулке какой-то пришлый солдат, ну, по всему видать, досталось тому солдату изрядно… эка невидаль!

— Тебе видней. — Я достаю два полупенса, аккуратно кладу на край стола и поясняю: — За обед.

— Брось, парень. Пока мы на службе, платит король.

— Я, видишь ли, не на службе. И не вправе жрать за счет короны.

— Как знаешь, — пожимает плечами Джекоб. — Было бы предложено.

Вялый спор тухнет при появлении Катрины. Пышнотелая, раскрасневшаяся, неожиданно молчаливая тетка ставит перед нами плотно уставленный поднос и кидает вопрошающий взгляд на деньги.

— Бери, Катрина, — подтверждает сержант. — Мой приятель не из столичного гарнизона, так что за его долю никто тебе не заплатит.

— Спасибо, господин. — Катрина ловко смахивает со стола монеты и уходит, покачивая широкими бедрами, тихая, как утреннее привидение.

Пока я пялюсь вслед, Джек расставляет наш обед. Чечевичная похлебка, тыквенный пирог, полкруга сыра, два толстых ломтя черного хлеба и кувшин вина. Если это обычный обед стражника…

— Что же будет зимой? — забывшись, бормочу я.

— Зимой? — переспрашивает Джекоб. — А где ты был той зимой, парень?

— Дома… — Я вспоминаю нашу с Лекой легенду и поясняю: — На побережье. У нас там посытнее…

— А я — в горах на востоке. Граница… Вороний перевал — слыхал?

— И бывал, — отвечаю я. — Хорошие места.

— Были хорошие! В тех местах, парень, народ вымер чуть не подчистую. Эти подземные крысы за лето извели весь скот, по осени прибрали к рукам урожай, а зимой, когда ударили морозы, стали поджигать амбары и поленницы. У них медные жилы в тех горах, вот они и задумали убрать оттуда людей. Эх, Сергей… — Джекоб опрокинул в себя кружку вина и скривился: — За помин. Чего я навидался там — врагу не пожелаю! А этим летом те же дела начались в землях короны. Столицу ждет жуткая зима, парень, и немногие переживут ее.

Он налил себе еще вина, подвинул мне кувшин и повторил:

— Немногие. А потом, парень, они позавидуют тем, кто не пережил.

Я отрезал себе пирога, пристроил сверху ломоть сыра и спросил:

— Джекоб, ты один в столице такой прозорливый?

— Да прям, — огрызнулся сержант. — Все это ясно, как весенние небеса, и уже пару месяцев, как цены на харчи взлетели до небес, а толку?

— И уже началась паника?

— Тихая паника, скажем так. Парень, за те вопросы, что ты мне задаешь, нас обоих запросто могут повесить.

— А за твои воспоминания о Вороньем перевале? Тоже?

— Соображаешь.

— Это хорошо. Значит, мы с тобой уже повязаны, так что я могу задать еще один опасный вопрос. Или не стоит?