Лучший исторический детектив [сборник] - Людмила Малёваная Страница 41

те самые бумаги, что так нужны ей. И что с того, что этот пан Мрозовский такой безбожник и ничего у него святого нету. Но ведь сделал ей эти бумаги, вон и в папочку какую важную сложил. Тина подумала, что надо бы купить у пана Марека вырезку молодого кабанчика, запечь, да пригласить Мрозовского отобедать, в знак благодарности. А лучше курочку, чтоб кошерно, как того его религия требует. Вдруг от кабанчика откажется…

— Давайте вашу бумагу, — закивала Тина. — Я подпишу.

— И вы не забоитесь на останки мужа смотреть? — удивлённо спросил Мрозовский.

— А надо будет смотреть? — растерялась Тина.

— Конечно. Там ваше присутствие потребуется.

Тина замялась, вдохнула поглубже и ответила:

— Хорошо. Если это надо, то я буду присутствовать.

Мрозовский отдал Христине папку сразу же после того, как она поставила свою аккуратную подпись под согласии на эксгумацию. Они быстро раскланялись — каждый остался доволен полученной бумагой. Тина предложила как-нибудь прийти угоститься обедом, Мрозовский согласился, на том и разошлись.

Тина шла домой, не глядя перед собой и позабыв скрыть лицо за вуалькой. Креп вился позади чёрной тенью, Тина прижимала к себе папку с драгоценными документами и редикюль. Зашла в салон, вздрогнула от тренькнувшего звоночка и быстро направилась в каморку, чтоб припрятать бумаги. Соседка, старая полька, что оставалась присмотреть за Настусей, кивала носом в кресле, а девочка сидела на полу и наряжала куклу в яркие лоскуты.

— Пани Ванда, спасибо вам, — громко сказала Тина глуховатой старухе.

— Что? Вернулась? Мне можно домой идти? — старая полька орала всегда, потому что совершенно не слышала собственного голоса.

— Если хотите, можем чаю выпить, — улыбаясь, кричала Тина.

— А что, есть повод? — спросила пани Ванда.

— Есть, — кивнула Тина.

Они пили чёрный чай, как англичане, хорошо разбавив молоком, и закусывая гренками. Настуся ластилась к Тине и заглядывала в глаза.

— Ты смотри, Тина, как девчонка рада, — громогласно смеялась старая пани Ванда и ещё громче вопрошала: — Рада ты?! А, Настуся?!

Девочка кивнула и спросила, заглядывая Тине в глаза:

— А я теперь смогу вас мамой называть?

Тина смутилась и обрадовалась одновременно, прижала к себе Настусю и заплакала.

— Конечно, сможешь! Конечно!

Старая полька тоже прослезилась. Она смотрела то на Тину, то на Настусю и приговаривала:

— Пусть вас хранит Матерь Долороза.

* * *

Мрозовский чертил на листе бумаги замысловатые знаки: кружочки и стрелочки сливались в причудливый узор.

В каждый кружочек было вписано имя, а уже от него шла стрелочка к другому кружочку. Мрозовский бормотал себе под нос ругательства, грыз карандаш, снова чертил и ругался.

— Если Роза Зеленская говорит правду, то получается, что-о-о… — тянул Мрозовский, обводя очередную фамилию карандашом и пририсовывая к ней стрелочку. — А если она врёт, то искать ну-у-ужно у Го-о-ольдмана… Но на обыск его дома мне никто и никогда не даст разрешение, потому что кто-то его прикрывает, и этот кто-то высоко сидит. Знать бы ещё, где сидит этот кто-то: или в Управе, или в Магистрате… Если применить дедукцию, отсечь всё лишнее, проанализировать и сделать правильный вывод, то мы получим… Нет! Индукция!

Мрозовский понял, что запутался ещё больше, чем до того, как начал чертить на листе. Потом ему пришла в голову мысль, что он упустил самый важный факт. Тот, кто получает больше всего денег, то и является лицом наиболее заинтересованным, а возможно и организатором. Решив, что на сегодня он сделал достаточно важных дел, Мрозовский смял исчерченный лист и выбросил его в урну, а сам надел пиджак и отправился почитать газету и выпить кофе к пани Марьяне. Ему ещё предстояло придумать, как добраться к содержимому всех завещаний, которые заверил Гольдман.

По дороге в кондитерскую Мрозовский старался думать о чём-нибудь приятном, но мысли упорно сворачивали, роились вокруг покойного Зеленского и пока что здравствующего Гольдмана. В том, что Гольдману угрожает опасность, Мрозовский не сомневался — он хорошо помнил, как кто-то из гостей хладнокровно зарезал хлопчика из прислуги пани Зеленской. Этот кто-то, наверное, хотел найти документы, или ценности, или какую-то вещь, о которой даже сама пани Роза не знает. А то, что не знает, так Мрозовский, перед самым уходом с поминок, подслушал её разговор с Мартой. И пани Роза тогда с пристрастием спрашивала у экономки, не видела ли та видимых повреждений на секретере или бюро. Ещё говорила, что на завтра нужно все бумаги рассортировать, и чтобы она все дела отложила, потому что с утра этим самым заниматься придётся.

У Мрозовского сводило скулы от того, что с Мартой контакт не получилось найти, ведь мог бы теперь всё знать из первых, как говорится, рук.

А вчера Миша Гроссман сказал, что видели Гольдмана во Львове. Вроде тот в аптеку «Под венгерской короной» заходил. Зачем так далеко в аптеку ехать, если в Жолкеве своя аптека есть? Может быть, Гольдман к родственнику ездил, тогда вопросов нет, но это же ещё проверить нужно.

Мрозовский подумал, что давненько он в Львовскую оперу не ходил, а заодно и загадочного аптекаря посетить можно. В этот момент он подошел к кондитерской, на мгновенье замер, добродушно улыбнулся своему отражению и толкнул стеклянную дверь.

Пан Эдвард замер на пороге, коснулся шляпы, слегка поклонился, снял шляпу и начал озираться, выбирая место, где бы присесть. В кондитерской появился патефон и теперь тишину нарушали звуки мазурки сквозь тихое потрескивание и поскрипывание.

— Доброго дня, пан Эдвард, — как всегда сладко пропела кондитерша, немного перекрикивая патефон.

Глаза её жадно заблестели, а пухлые щёчки покраснели смущённо и пан Эдвард даже сглотнул, словно проголодался.

— Доброго дня, пани Марьяна. Зашёл вот к вам на чашечку кофе и газету почитать. Не прогоните? — игриво спросил пан Эдвард.

— Ну что вы?! Как можно! Такому человеку и лучшее место в моей кондитерской. — Мест на самом деле было достаточно. То ли время было раннее, то ли просто так сложилось, но посетителей не было совсем. — Проходите вон к тому столику. Свежие газеты на этажерке лежат, а я вам кофе заварю. Может быть, пан хочет десерт?

Вопрос не имел подвоха, но Мрозовский снова сглотнул и промямлил:

— С удовольствием и на ваш выбор.

Пани Марьяна засуетилась за стойкой, и вскоре по залу поплыл аромат хорошо прожаренного кофе. С появлением музыки, Мрозовский почувствовал себя несколько иначе в давно знакомом месте, и от этой новизны ему стало даже интереснее: кондитерша вдруг вызывала новые, давно забытые чувства, запах кофе показался приятнее, а шуршание газеты в руках просто завораживало.

Мрозовский был счастлив, если, конечно, поток новых ощущений