Сергей Бортников - Восточная миссия (сборник) Страница 41

– В последнее время из некоторых районов Украины начались массовые выезды трудящихся в Московскую и Западную область ЦЧО, – начал считавший себя самым образованным из них Хатаевич (как-никак диплом зубного техника в кармане, не то, что у товарищей по партии, едва закончивших начальные заводские училища). – Я уже предложил уполнаркомпути товарищу Лаврищеву и ЮЖОКТО ГПУ дать немедленные указания всем железнодорожным станциям о прекращении продажи билетов за пределы Украины крестьянам, не имеющим удостоверений РИКов о праве выезда. Вам, Влас Яковлевич, было поручено разработать ряд последующих мер в этом направлении. Доложите, пожалуйста, о них…

– Предлагаю: первое – немедленно принять в каждом районе решительные меры к недопущению массового выезда единоличных колхозников, исходя из разосланной по линии ГПУ директивы товарища Балицкого, – сорвался с места Чубарь. – Второе: провести работу всякого рода вербовщиков рабсилы на вывоз за пределы Украины, взять ее под строгий контроль с отстранением от этой работы и изъятием всех подозрительных контрреволюционных элементов. Третье. Развернуть широкую разъяснительную работу среди колхозников и единоличников против самовольных выездов с оставлением хозяйства и предостеречь их, что, в случае выезда в другие районы, они будут там арестованы. Четвертое: принять меры к прекращению продажи билетов.

– Мендель Маркович уже упоминал об этом, – ехидно прошипел Косиор, люто ненавидевший своего менее удачливого соратника.

– Мы все здесь единомышленники и поэтому одинаково смотрим на многие проблемы современности, – огрызнулся Чубарь.

– Ладно, – проигнорировал его реплику Станислав Викентьевич. – У вас все?

– Пожалуй, да.

– На первое время принятых мер должно быть достаточно, чтобы исправить положение. О развитии ситуации прошу докладывать лично мне!

– Есть!

Приблизительно в то же время Сталин написал в шифровке Кагановичу и Молотову: «Обратите серьезнейшее внимание на Украину. Чубарь своей разложенностью и оппортунистическим нутром и Косиор своей гнилой дипломатией (в отношении ЦК ВКП) и преступно-легкомысленным отношением к делу – загубят вконец Украину. Руководить нынешней Украиной не по плечу этим товарищам. У меня создалось впечатление (пожалуй, даже убеждение), что придется снять с Украины обоих, – и Чубаря и Косиора».

В конце 30-х их расстреляли.

Жаль только, что случилось это после того, как они свели в могилу множество честного люда…

Клименко, раскланиваясь перед односельчанами, шел в сельсовет по центральной улице. Обессиленные люди часто не отвечали на приветствия, Иван даже начал подозревать, что несчастные просто не узнают его.

Впереди двигалась подвода, запряженная одной светившей ребрами лошаденкой, – последней не только в родном селе, но и во всем районе. На ней лежали несколько хрупких детских тел. За возом плелась молодая женщина, в которой Иван не сразу признал жену одного из своих далеких родственников. Она уже не плакала, только выла.

Вскоре подвода повернула направо – к сельскому кладбищу, на окраине которого приезжие молодые люди недавно выкопали длинный глубокий ров. Не сегодня-завтра он будет полон. Придется рыть другой.

За столом сидел дядька, коренастый, крепкий, с широким небритым лицом цвета пролетарского стяга, развевающего над учреждением, которым его то ли выбрали, то ли назначили руководить после того, как предыдущего председателя сельсовета отправили покорять сибирские просторы.

Клименко толкнул дверь.

– Здравствуй, Юстим Карпович.

– Здравствуй, Иван Гаврилович. Располагайся.

– Что ж… Давай, решай мою судьбу.

– Ты о чем?

– А то не знаешь? Хлеб я не весь сдал. Припрятал немного про запас. Для деток. А товарищи-красноармейцы его обнаружили и изъяли.

– Ты вот что, Ваня… Повремени пока. Командира ихнего ночью арестовали как врага народа. За мягкотелость, понимаешь ли, в хлебозаготовках.

– Наверное, снова Кондратьич постарался.

– А то кто же? Я уже и не знаю, что делать с этим пакостным стариком. Но легче нам не станет… Вместо Якова Самуиловича назначили Лейбу Исааковича Гутмана. Тот – настоящий зверь. За три колоска может расстрелять на месте. Боюсь, худо будет, если к нему попадут материалы твоего дела.

– На все воля Божья…

– На Бога надейся, да сам не плошай.

– Что же это происходит, Юстим? Неужели товарищу Сталину никто не говорит правды?

– Товарищ Сталин далеко. И не каждый честный коммунист к нему подступится. А разные шептуны – всегда рядом. «Валюты не хватает… Так сказать, на индустриализацию страны… Надо бы еще продать хлебушка за рубеж, а кулацкие элементы, того, не желают сдавать норму…» Вот такие, братец, дела. У меня на Кубани тоже, наверное, все вымерли. Который день писем не получаю.

– И где же выход?

– Пока Гутман нє прибыл, я дам тебе направление в город – на работу. Будешь получать продпаек, глядишь, и семье чем-то подсобить сможешь.

– Да куда я, Юстим, без деток? Шестеро у меня. И все кушать просят. Нет, не для того мы революцию делали, чтобы в родном краю с голоду подыхать.

– Думаешь, у меня сердце кровью не обливается? – ударил по столу председатель. – Эх, Ваня, Ваня… На Киевщине и Харьковщине ежечасно, нет – ежеминутно… Люди хотят уехать, а их не пущают… Да что тебе говорить? Иди – работай, надо будет – вызовем!

Вернувшись домой, Иван Гаврилович быстро нашел мальчишек и сразу же повел их в лес.

– Ну, показывайте, где ваш скарб?

Андрей приподнял нижнюю ветку молодой елочки и начал раскапывать небольшой, покрытый осыпавшимися иголками, бугорок. Под ним оказалось несколько боровичков. Крепеньких, пузатеньких, но очень маленьких – с наперсток.

Алексей разочарованно свистнул.

– Ну, дела! Может, правду говорила баба Паня, что грибы не растут после того, как их кто-то увидел?

– Все может быть, – согласился отец. – Давайте срежем хоть эти.

Он наклонился и уронил взгляд влево:

– Смотрите, дети, маслюк. А вон – еще один… И еще…

Парни упали на колени и стали собирать лесной урожай.

Кошелка, которую они предусмотрительно взяли с собой, вскоре оказалась полной.

– Вот что я вам скажу, мои хорошие, – на обратном пути начал серьезный разговор Иван Клименко. – Нас ждет еще больший голод. Сами видите: в селе всю живность перебили. Старшие – Федор с Ниной – поедут на учебу в город, младшие – Варя и Марийка останутся с нами: им самим не выжить. А вам надобно бежать!

– Надо – значит, надо. Только куды? – несмело поинтересовался Андрей.

– На Волыни у мамы есть родная сестра – ваша тетя. Ганя ее зовут. Пробирайтесь к ней, пока не ударили морозы.