Йоханнес Йенсен - Ледник Страница 41

Стоя обнаженным перед своими палачами, он не мог преодолеть дрожь и объяснял им, что это его тело выражает свое недовольство на то, что его хотят лишить детородства. Кроме того, ему неприятно было в такой тесноте и он морщился от духоты и вони, которою обдавала его толпа. Им же хотелось заставить его вопить и жаловаться, и они поджаривали ему подошвы горящими угольями, ломали пальцы ударами палок. Орм вытягивался от боли, но молчал; он был из тех, кто не поддается насилию. Потом он обронил словечко насчет погоды. Тогда они принялись за мальчика всерьез, стали мучить его основательно. И им удалось заставить его заплакать.

Рыская далеко в степи, Видбьёрн вдруг увидел густой дым и сообразил, что дыму неоткуда больше подняться, как от его жилища, очень удивился и, прекратив охоту, повернул назад. Дым становился все гуще и выше; Видбьёрн даже различал в нем языки пламени и погнал лошадей во всю прыть. С вершины одного из холмов он увидел, что горит его корабль.

Дорога к дому поросла частым мелким березняком, из которого вдруг с неистовым ревом высыпали несметные рои Гревлингов и кинулись навстречу Видбьёрну. Но они даже не успели подбежать на расстояние выстрела из лука – один вид богатыря, мчавшегося с поднятым молотом на громыхающей колеснице, отнял у них все мужество. Они разом повернули спины и сиганули в кусты, как стая испуганных поморников. Их маленький военный план расстроился в самом же начале. Продолжая свою бешеную скачку к дому, Видбьёрн не встретил больше ни одного Гревлинга.

И возле дома их не было, но остались следы, говорившие, что они только что бежали отсюда. Видбьёрн лишь мельком взглянул на свой корабль – судно было объято пламенем и погибло, только обуглившаяся драконья голова еще разевала свою пасть на море; возле дома он увидел дела похуже. Гревлинги хозяйничали и развлекались тут, видимо, целый час; все пространство возле дома было забрызгано кровью. Воор… Воор лежала мертвая, сжимая в объятиях изуродованный труп девочки! Обе взрослые дочери пропали.

Сына же Видбьёрн нашел умирающим, привязанным к дереву. Он стоял, склонив голову на плечо, но повернул бледное лицо и улыбнулся отцу, когда тот подошел. На веснушчатых щеках мальчика чуть заметны были следы слез; потухшие глаза были полузакрыты, он уже не видел, но еще шевелил посинелыми губами, силясь сказать что-то.

Они распороли ему спину и вырвали легкие у живого.

Еще раз зашевелил он губами. Видбьёрн припал к ним ухом и услыхал, как мальчик его шептал, что ему теперь хорошо. Затем Орм уронил голову на грудь и умер.

Светлыми северными ночами березка стоит, низко свесив частые ветви с густой листвой и белея своим пятнистым стволом, i словно стройным станом. Нежное деревце все дрожит, словно женщина, окутанная длинными пышными волосами, и северное небо, с розовой улыбкой держащее в своих объятиях заснувшее солнце, не знает, почему березка прячет свое лицо – от счастья ли трепещет или плачет? Увы! Березка скорбно поникла своей светлой, только что распустившейся листвой, увидав во сне, что ее пышная зеленая верхушка – окровавленные волосы, а каждый листочек – кровоточащая рана и что так и стоять ей до тех пор, пока снежная буря не окутает ее обнаженное тело своим белым саваном.

Трепещущее деревце, возбуждающее жалость чудесной северной ночи, – это Воор, кроткая Воор.

А большая белая звезда, неустанно кружащая по небу, когда другие звезды уже успокоились и светятся на одном месте, звезда, не сверкающая, но похожая на застывшую слезу мальчика, – это безвременно погибший Орм. Он светит тусклым светом, проходя свой путь, который был прерван на земле раньше, чем он успел пожить; вот он вечно и кружит над землею, сохранив свое нежное и упорное сердце.

Девочка же, убитая на груди матери, светится то вечерней, то утренней звездочкой, беленькой и задумчивой, словно душа ребенка, одиноко играющая сама с собой на путях вечности.

ПОД ЗНАКОМ МОЛОТА

Но скорбь Видбьёрна была словно кровавое озеро, в которое погружается заходящее в середине зимы солнце, будто долгие и темные северные ночи.

Прошли годы, пока дух его вновь прояснился, и все это время душу его окутывал мрак, и он грозным мстителем носился по стране. В степи свирепствовал ураган убийств и пожаров. Видбьёрн гремел далеко окрест своей телегой, ставшей колесницей смерти; за ним летели на конях его быстрые, как молнии, сыновья, и где проносились они, след их устилали трупы Гревлингов. Видбьёрн размахивал своим огромным каменным молотом, когда-то служившим ему мирным орудием при постройке корабля; молот не застревал в ране, как топор, разил с размаху и оставался в руках мстителя, а Видбьёрн продолжал мчаться, оставляя за собой трупы. Он опустошил страну на много миль вокруг, выкуривая Гревлингов из зарослей огнем и истребляя их целыми толпами. Все, что могло дать им пристанище и защиту, обращал он в пепел; во все стороны, насколько хватало глаз, расстилалась сожженная степь.

Словно гнев зимы обрушился на землю – не уцелело ни одного ростка; словно листья беспощадным осенним вихрем были развеяны, сметены Гревлинги.

Но убийства и месть не могли долго служить целебным средством. Не утолял горе Видбьёрна вид предсмертных судорог, искажавших лица несчастных, которых он осуждал на смерть, но которые как будто и сами не ведали, что такое сделали. И он с течением времени понял, что Гревлинги действовали в полном неведении, повинуясь голосу своей природы, и что больше всех виноват он сам, не принявший против них мер предосторожности. С ним случилось то же, что бывает с тем, кто освободит волка из капкана в лесу, – зверь возьмет да и вцепится зубами в глотку! Гревлинги были лесными дикарями, которые не умели думать и не выучились помнить. Разум не участвовал в их злодеянии; оно было вызвано минутной вспышкой непреодолимой жажды крови, и Гревлинги уже позабыли эту вспышку, позабыв вместе с тем и свою вину. Теперь они смотрели на Видбьёрна как на зачинщика, который бушевал тут целую вечность, истребляя их толпами. И их наполняло одно чувство – немая ненависть. Они даже не знали, что значит умереть, хотя и были изрядными трусами.

И, осуждая их на смерть, Видбьёрн встречал в их взгляде одну ненависть; занося над их головами молот, не видел в их глазах ни следа раскаяния или сожаления, как и в глазах зверей, и – дробил им черепа, как зверям. В конце концов у него рука перестала подыматься на них.

Их было так много. И, наверное, они были правы. Прибавилось и еще кое-что, оказавшееся сильнее Видбьёрна. Далеко на востоке настиг он наконец племя, похитившее двух его взрослых дочерей. В его глазах уже стояло красное зарево, в воздухе пахло местью и кровью, но тут Видбьёрн увидел у своих ног белокурых дочерей Воор и свою собственную плоть и кровь, они молили пощадить тех разбойников, которые обесчестили и похитили их! Видбьёрн заплакал и даровал им жизнь.