Джек Данн - Тайная история Леонардо да Винчи Страница 42

— Никко, это…

— Пожалуйста, маэстро, позволь мне договорить. Я знаю, ты не веришь во внутреннее пламя или в огненные лучи, что исходят из глаз, но я просто вспоминаю то, что узнал от мастера Тосканелли. Можно мне продолжать?

Леонардо кивнул и сел рядом с Симонеттой — она взяла его за руку. Мальчик достоин уважения. В менее тяжелой ситуации напористость Никколо только порадовала бы Леонардо.

— Твой образ вошел в его глаза — и в сердце; он столь же реален, как его мысли, и стал частью его pneuma[33], самой его души. Образ, призрак, отражение тебя; но он отравлен и ядовит.

— Как можно помочь ему?

— Если более мягкие методы ничего не дадут, то придется применить бичевание и, возможно, чувственные наслаждения, такие, например, как соитие с несколькими женщинами. Если и это все не поможет, тогда…

Симонетта отвернулась.

— Что ж, я посмотрю, что можно сделать, — сказал Леонардо, обращаясь к Симонетте. — Но, кажется, Никко прав насчет опасности, которая грозит тебе. Ты расстроена, так почему бы не отдохнуть здесь? Никколо присмотрит за тобой.

— Но, мастер…

Никколо был явно разочарован, что ему не удастся увидеть колдуна, к тому же он и вправду мог тревожиться о Сандро.

— Нет, Леонардо, я просто обязана сделать, что смогу, чтобы помочь ему, — сказала Симонетта. — Если я останусь здесь, то не буду чувствовать ничего, кроме вины. Я просто больна от тревоги за него — а теперь еще больше, чем прежде.

Леонардо сурово глянул на Никколо — разволновал — таки Симонетту!

— Тогда ты подождешь нас здесь, Никко, — сказал он.

— Но я просто обязан пойти! — возразил Никколо. — По крайней мере, я хоть что-то знаю о болезни; и потом, я беспокоюсь за маэстро Сандро. Что вы потеряете, если возьмете меня с собой?

— Боюсь, как бы ты не нахватался там опасных взглядов и не увидел то, чего видеть не стоит.

Никколо выразил нетерпение и недовольство — единственным звуком, который одновременно походил на кашель и рычание, — и сказал:

— Но разве маэстро Тосканелли не говорил тебе, что я должен…

— Никко, довольно! Ты можешь пойти с нами. Обещай только, что не будешь никому докучать.

— Обещаю.

Симонетта, хотя и расстроенная, слабо улыбнулась; но Леонардо уже отдалился от них, ушел в свои мысли. Они шли по многолюдным улицам к Сандро, и лучи слабеющего солнца, казалось, высвечивали и провожали их.

Симонетта была права: мастерская пропахла болезнью. Едва войдя, Леонардо почуял насыщенный едкий запах. Комнаты были темны, узкие ромбовидные окна закрыты плотными занавесками. Лишь дверь, что выходила на маленький задний дворик, была распахнута настежь, чтобы ядовитые флюиды вышли из дома.

Однако открывать для света все окна было сочтено опасным, дабы перенасыщенная душа больного не прельстилась светом и не улетела раньше положенного Богом времени.

Еще во дворике они заметили каргу в драном платье; волосы у нее были грязные и, скорее всего, вшивые. Она возникла, как призрак, а потом скрылась из глаз. Они взошли по лестнице на второй этаж, где было четыре комнаты: две студии, спальня и туалетная. Полы были из полированного паркета; сами комнаты — маленькие, но с высокими потолками, и каждая с очагом.

Верроккьо, стоявший у дверей, приветствовал их кивком и натянутой улыбкой.

— Надо ли тебе входить, мадонна? — спросил он у Симонетты.

— Я буду осторожна, Андреа. При малейшей тревоге уйду. Обещаю.

Хотя Андреа это явно было не по душе, он ввел их в затемненную спальню, служившую также кухней. От острых липких запахов трав и лекарств воздух стал едким и плотным. Было душно и жарко, как в печи. Ревущее пламя отбрасывало рассеянный свет и мерцающие тени на Лоренцо, его брата Джулиано и их маленькую свиту, в том числе врачей, что стояли вокруг постели Сандро. Сам Сандро лежал обнаженный, головой на валике. Остановившимся взглядом он уставился в потолок, а две шлюхи безуспешно пытались возбудить его. Через каждые несколько секунд он вздрагивал, словно в такт биению крови в жилах.

Леонардо резко перевел дыхание при виде друга, потому что выглядел тот так, словно был в коме: лицо блестит от испарины, от жара и лихорадки, глаза ввалились и потускнели. Он сильно похудел и едва дышал. Недавние раны и кровоподтеки сочились кровью, на бледной коже темнели широкие рубцы, точно вздувшиеся вены у старика.

Ужаснувшись, не в силах сдержаться, Леонардо оттолкнул шлюх и прикрыл наготу друга.

— Пузырек, это я, Леонардо!

Но Сандро, судя по всему, не слышал его. Он что-то бормотал, и Леонардо, приникнув к другу, расслышал, как он шепчет снова и снова:

— Симонетта… Симонеттаеттаетта… Симонетта…

Леонардо положил ладонь на горячий лоб Сандро.

— Не тревожься, друг мой, мадонна здесь, как и я.

Лоренцо де Медичи мягко, но настойчиво оттащил Леонардо от друга, обнял его за плечи и покачал головой, скорбя о Сандро.

— Бесполезно, — сказала одна из шлюх. — Его не разогреешь. В этом бледном червячке и крови-то не осталось.

У нее было крупное тело, отвисшие груди и волосы такие же грязные, как у той карги, что встретилась Леонардо во дворе; и все же она обладала некой грубой красотой.

— Ежели ты, граф, считаешь, что так нужно, мы можем снова высечь его.

Она обращалась к юноше едва ли старше Никколо, который стоял рядом с Лоренцо и Джулиано Медичи у покрытой тканью ступени, что вела к кровати.

Это был граф Пико делла Мирандола, любимец двора Лоренцо, юный чародей и ученый, который раскрыл тайны иудейской каббалы и написал блестящий «Трактат о платонической любви» — комментарий к поэме своего друга Джироламо ди Паоло Бенивьени. Этот миловидный юноша обладал необычной внешностью: очень бледная кожа, пронзительные серые глаза, белые ровные зубы, крупное мускулистое тело и тщательно причесанные рыжеватые волосы. Он носил обычную одежду чародея — лавровый венок и чистую белую шерстяную хламиду. От жары он вспотел; все остальные, включая Верроккьо и Лоренцо, были в рубахах и облегающих штанах, а слуги и вовсе полуголые.

— Оставьте, вы сделали, что могли, — сказал Мирандола, и шлюха отошла от кровати вместе со своей подругой, которая была до того плоскогруда, что смахивала на мальчика.

— Ваше великолепие, — сказала крупнотелая, — а может, вы пожелаете, чтобы мы остались… помочь другим гражданам? — Она бросила взгляд на Никколо, а после — на Мирандолу. Кожа ее лоснилась и блестела в свете огня. — Магу-то вашему уж точно не помешало бы разок перепихнуться, верно я говорю, мой глубокоуважаемый господин?