Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг Страница 43

Вскочив, Мэри побежала назад по тропе, подпрыгивая от радости, ибо она нежно любила своего отца, и его редкие приезды домой бывали настоящими праздниками. Даже тогда у нее уже появилось предчувствие, что надо наслаждаться таким счастьем, пока не стало слишком поздно. Она вошла в дом, зовя отца. В доме было прохладно, и босые ступни девочки сразу озябли, а перепачканные ноги покрылись гусиной кожей. Отец ждал в гостиной и повернулся, как только она вошла, протягивая руки и повторяя ее имя. Мэри бросилась к нему и всем своим маленьким хрупким телом почувствовала исходящую от отца скорбь. Отец говорил с ней по-прежнему ласково и терпеливо, но, отстранившись, Мэри увидела, как на его лице смешались печаль, отчаяние и безнадежность.

Позднее она узнала, что в тот день схватили короля, и поэтому отец вернулся домой постаревшим на десяток лет. Потом он уехал на войну и встретил смерть в самом последнем бою за Карлайл, так и не веря, что они победят, и мир, который он так любил, будет вновь отвоеван. Его надежда и радость умерли, и что-то в Мэри умерло вместе с ними.

Отец привез ей щенка, о котором Мэри уже давно мечтала. Он быстро вырос, превратившись в сильного молодого пса, и стал постоянным спутником девочки на всю свою короткую жизнь. Четыре года спустя он попал в капкан – как раз в тот год, когда убили короля, – и Мэри пришлось просить убить собаку, чтобы прекратить ее мучения. Больше у нее никогда не было собаки, хотя Ральф не раз предлагал ей выбрать себе щенка.

Мысль о Ральфе постепенно вернула Мэри к реальности, и она вновь поняла, что чувствует аромат роз, бормотание голосов и жужжание пчел. На земле перед Мэри было расстелено одеяло, и двое ее младших детей играли на нем под присмотром Пэл, их няни, и Одри, горничной Мэри, вышивающих бисером и вполголоса переговаривающихся друг с другом.

Мэри открыла глаза. Марии-Маргарите скоро должен был исполниться год, она обещала стать такой же рослой и сильной, как и большинство детей Мэри. Волосы девочки свисали прямыми прядками, несмотря на все усилия Пэл завить их, и выгорели добела под летним солнцем. Девочка была довольно крупной и бойкой для своего возраста, она умела так быстро ползать, что Пэл бывало трудно уследить за ней. Вот и теперь девочка приготовилась уползти с одеяла.

Минуту она сидела спокойно. Она была одета только в рубашечку без рукавов, так как Ральф считал, что солнце и свежий воздух очень много значат для детей, и требовал, чтобы девочку не кутали в теплые дни и подольше гуляли с ней. Лия возмутилась, но Ральф переупрямил ее, а сама Мэри не чувствовала интереса к этому спору. Дэйзи радовалась свободе и ползала по всему саду полураздетой, с загорелыми до цвета бронзы ручками и ножками, и ее волосы становились все белее. Сейчас внимание девочки привлекла коричневая мохнатая гусеница, важно ползущая по пальцу Мартина, который он поднес поближе к сестренке. Мартин рассказывал сказку на странном языке, на котором он в то время говорил – смеси английского, йоркширского диалекта, французского множества вновь изобретенных им слов. Казалось, малышка отлично понимает его. Мартин обожал сестренку, проводил с ней все время, какое только ему позволяли. Он болтал с Дэйзи и играл с ней, пел ей колыбельные, когда у девочки резались зубки и она стала хуже спать. Мартин умел успокоить девочку даже лучше, чем Лия, а когда Дэйзи, будучи любопытным ребенком, падала, набивала себе шишки или ее жалила пчела, Мартин спешил на помощь, брал сестренку на руки и утешал на своем тайном языке.

Лия не одобряла этого, и Ламберт жаловался, что Мартин часто опаздывает на уроки или пропускает их, потому что «малышка зовет его», но Ральф только смеялся и говорил, что для мужчины важно уметь быть ласковым, и Мартину не повредит, если он будет любить и баловать свою сестру.

– В конце концов, не Сабину же ему баловать, – добавлял Ральф, усмехаясь. Сабина росла сущим сорванцом, дразня всех своих братьев, кроме Эдмунда, который, чувствуя, что рыцарство в данном случае неприемлемо, с удовольствием платил ей ударом за удар.

Пэл оторвалась от рукоделия, заметила, что хозяйка наблюдает за детьми, и улыбнулась, а Мэри машинально улыбнулась ей в ответ. Почему она чувствовала такое одиночество, отстраненность от всего вокруг? Она – хозяйка дома Морлэндов, уважаемая всеми и несущая ответственность за свой дом; у нее есть муж, который любит ее, и большой выводок здоровых ребятишек, теперь она снова беременна. Она должна быть счастлива, Мэри знала это, и понимала, что ее неудовлетворенность греховна, однако она не любила мужа, не заботилась о детях, и единственным ее желанием было – вернуться домой.

Неожиданно служанки отложили рукоделие и встали; посмотрев в сторону дорожки, Мэри заметила Ральфа.

– Вот вы где, миледи. Вы нашли себе отличный уголок, – поприветствовал он жену, дотронувшись губами до ее щеки. Ральфу было жарко; от него пахло, как и всегда, сеном и лошадьми. На нем были сапоги для верховой езды и бриджи; рубашку и лицо покрывала пыль. Мэри решила, что муж опять ездил в Твелвтриз. Улыбнувшись горничным, Ральф присел на корточки возле детей, подавая им руки и поднимая к себе на плечи легко, как будто они были невесомыми.

– Как себя чувствуют мои младшие? Сегодня у тебя нет уроков, Мартин?

– Нет, папа, – ответил мальчик, серьезно глядя в лицо отцу.

– У него разболелась голова, сэр, – пояснила Пэл, – мастер Ламберт решил, что это от жары, и отпустил его.

– Ну и хорошо: твое здоровье важнее, чем учение, ты всегда сможешь наверстать пропущенные уроки в другое время. А как мое солнышко Дэйзи? – уткнувшись лицом в шейку дочери, Ральф пощекотал ее губами. Набрав полные ладошки отцовских волос, девочка дернула их, и Ральф притворно заплакал и поцеловал ее в ушко. Засмеявшись, Дэйзи дернула его за волосы еще раз. Ральф взглянул на Мэри, чтобы убедиться, что она рада шутке, но ее лицо осталось непроницаемым. Ральф отпустил детей и присел рядом с Мэри.

– Как себя чувствует миледи? – учтиво поинтересовался он, беря ее за руку. Несмотря на жаркий день, ладони Мэри были холодными и влажными. – У тебя что-нибудь болит? Тебе плохо?

Мэри покачала головой. Она всегда вынашивала детей легко, но эта беременность была совершенно другой. Мэри мучилась приступами тошноты – не только по утрам, но и в течение всего дня, у нее совершенно пропал аппетит, после еды она чувствовала тяжесть и боль в желудке, и иногда у нее случалась рвота. Ральф встревоженно посмотрел на жену, так как она выглядела чересчур бледной и похудевшей даже для своего положения – она была всего на четвертом месяце.

– Ты что-нибудь ела сегодня? Ты ведь не завтракала со мной.