Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский Страница 43

большого города, то брали и полдюжины женщин. Причём шли дотемна, чтобы выбрать женщин помоложе, выбрать пригожих. А те, кто приходил последние, так тем доставались бабы самые бросовые, старые да некрасивые. Один из дежурных офицеров ему доложил, что какая-то баба бросилась в реку, чтобы не идти к солдатам. Волков махнул рукой: чёрт с ней, меньше работы Рене. А желания его солдат, доброе их расположение для него были дороже. Пусть забудут, как он после тяжёлого марша и тяжёлого боя заставлял их всю ночь строить лагерь. Как убивал тех, кто его не слушался. Как гнал их в воду, во вторую атаку, после неудачной перовой. Пусть порадуются ребята, а то иной раз он с ними бывал требователен и крут.

Но так полковник считал до разговора с монахом, теперь, он уже думал по-другому. Он решил, что тех баб, которые решатся вернуться в истинную веру, он у солдат заберёт, хотя, если разобраться, брюхатые бабы — это хорошо. Пусть больше будет людей на его земле. Чем больше ему удастся людей себе заполучить в имение, тем лучше.

С наступлением темноты в лагере начиналось веселье. Пленные женщины поначалу шли к солдатам, завывая. Но так как весь день их не кормили — к чему тратить хлеб, если их завтра-послезавтра казнить будут — шли они к солдатам голодные. А солдаты, люди добрые, давали им еды, и чтобы дуры не обливались слезами, ещё и пивом с вином угощали, от себя отрывая. После вина и пива, с голода, женщины быстро хмелели. Печаль бабья хоть немного, но утихала. Так что кое-где даже слышался женский смех.

Хмельные голоса, крики, музыка мешали ему спать, так как проникали даже через плотную ткань шатра. Кавалер опять вспоминал про Бригитт. Он даже думал пойти поискать себе бабёнку поприятнее, но не захотел забирать забаву у какого-нибудь солдата. Или потребовать, чтобы вели себя тише. Но ничего такого делать не стал. Чёрт с ними, пусть тешатся, пусть знают, что у них добрый командир.

Инженер Шуберт управился с делом уже до обеда. Пока полковник встал, мылся, завтракал, звал к себе монаха, узнавал, сколько баб решили вернуться к истинной вере, инженер уже привёз большой обоз с вещами из дома в лагерь и теперь ждал, когда у полковника будет время выслушать его доклад.

Дошло время и до него. Он показал кавалеру, сколько всего хорошего и ценного привёз, показал, как аккуратно снял со стен красивую обивку, которой можно снова украсить стены. Волков был всем доволен и сказал, что инженер получит причитающееся ему вознаграждение. А после инженер и говорит:

— К ночи пришёл к дому один человек, не назвался, лицо своё он прятал, спросил, не я ли начальник папистов, что одолели мужиков. Я ответил, что не я, но знаю его. А он и говорит: скажите вашему старшему, что мне известно, где местные купцы прячут то, что награбил Железнорукий. И что там добра целые склады. Говорил, что там товаров так много, что и на ста телегах не вывезти, и что товары все дорогие. Но нужно торопиться, так как купчишки напуганы и вывозят добро в спешке.

— Прятал лицо? Почему? — спросил кавалер.

— Не знаю, но он сказал, что если вам будет угодно, он будет ждать вас в сумерках у моста на Ламберг на нашем берегу. Три вечера будет ждать, если вы вдруг сразу не надумаете.

— И что же, — спрашивал Волков осторожно, — думаете, он не врёт?

— А зачем ему? — удивился простодушный инженер.

«Зачем? Мало ли… Лицо прячет, не называется… Ладно, посмотрим».

Кавалер отпустил инженера. Но рассказ про богатство он не оставил без внимания. Волков уже решил, что к вечеру съездит к мосту, узнает, что это за человек, и послушает его. А пока его интересовало, как дела идут у монаха. А дела у монаха, кажется, шли неплохо, так как вскоре прибежал возмущённый капитан Рене.

— Господин полковник, — с жаром говорил он. — Что же происходит?

— А что, мой друг, случилось? — спрашивал кавалер ласково, хотя сам прекрасно знал, почему прибежал капитан.

— Ваш монах!.. Ваш брат Ипполит причащает баб и мужиков, и если они принимают причастие, он их отводит в сторону и не дозволяет их вешать. Не пускает к ним солдат…

— Что? — не понял Волков.

— Да, он говорит, что вы распорядились всех миловать, кто принял причастие, — говорил Рене с возмущением.

— И мужиков тоже? — уточнял полковник.

— Конечно, эти морды сидят ухмыляются, вчера наших людей резали, а сегодня смеются и над нами, радуются, что перехитрили нас, глупцов.

— Фейлинг, коня! — крикнул Волков.

На сей раз, пока у него были верёвки, капитан Рене вешал бунтовщиков и еретиков на деревьях, что стояли вдоль дороги, которая вела от брода к мосту на Ламберг. Но дело у него не пошло, повесить ему удалось не больше дюжины хамов. А остальные, узнав, что, приняв причастие, они будут помилованы, так причастие сразу принимали. И бабы, и мужики.

Увидав Волкова и его свиту, брат Ипполит пошёл ему навстречу.

— Ну, говори, — произнёс кавалер, разглядывая сотню людей, которых уже развели на две неравные группы.

Монах поклонился и, пойдя возле коня кавалера, стал рассказывать:

— Я делал всё, как вы велели, ещё вчера стал причащать женщин, они причащались и раскаивались. И всем, кто раскаялся, я обещал милость и жизнь от вашего имени.

— Молодой человек! — воскликнул Рене, который слышал их разговор. — Вы чистая душа, а перед вами воры, убийцы и распутные бабы, они вас дурачат, они смеются над вами. А вы их подлость и ложь принимаете за раскаяние. Не раскаиваются они ни в чём, а думают лишь, как избежать расплаты и сбежать. Вот и вся их задумка.

— Нет, вы не правы, господин Рене, — запальчиво отвечал молодой монах, — их раскаяние истинно, они более не хотят брать оружие в руки, хотят вернуться к земле и смириться перед волей Господней.

— Да бросьте…, — Рене махнул рукой, изображая мину недоверия на лице, — вора и бабёнку распутную не переделать… Как говорится, горбатого лишь могила выправит.

— Подождите, — прервал его Волков и заговорил с братом Ипполитом. Он указал хлыстом на группу людей, — мы же с тобой только про женщин говорили. А ты вон сколько мужиков от виселицы освободил.

— Они тоже просили причастия, сами стали просить, сами стали просить принять покаяние.

— Сами? — с сомнением переспросил кавалер. Он сейчас больше склонялся на сторону Рене.

Не верил он раскаявшимся хамам. Бабы — это одно, они существа неразумные, ведомые, скорее всего, за