Александр Зеленский - Чекан для воеводы (сборник) Страница 44

Гусар самонадеянно схватился сразу с тремя здоровенными матросами и если бы не помощь самого Черного Мигеля, находившегося рядом, вряд ли с ними справился. Мигель же, вооруженный секирой с длинной рукоятью, расправился с врагами довольно быстро.

Граф Алехан Орлов застрелил толстого турка и схватился в смертельном поединке на саблях с самим капитаном «купца», носившем красную феску с кисточкой на шнурке. Федор же сплоховал, подвернув ногу при неудачном прыжке с палубы на палубу. Двое турок, воспользовавшись его временной беспомощностью, попытались покончить с ним сразу и с этой целью бросились к нему, устрашающе размахивая ятаганами. Однако под удары подставились двое греков, получивших смертельные раны, а затем их отвлек на себя Громов, сумевший при поддержке все того же главаря пиратов, быстро расправиться с ними.

Турки дрались отчаянно, но долго противостоять умелым головорезам оказались не в состоянии. Вскоре на палубе дрались только двое — граф Алехан и капитан захваченного судна. Причем Орлов владел более совершенной техникой боя на мечах, беспристанно тесня своего противника, но тот лучше ориентировался в расположении судовых помещений и успешно отбивался при помощи различных ухищрений, то скрываясь в каютах, то прыгая, как обезьяна по веревочным лестницам. Наконец, граф загнал турка на мачту, откуда тот и спрыгнул в море.

Отсалютовав достойному противнику, Алехан опустил меч и огляделся вокруг. Его взору предстала картина безудержного грабежа турецкого судна, которое уже полыхало, подожженное теми членами команды, кто предпочел смерти в сражении спасение за бортом. Все они теперь размашисто плыли к недалекому берегу, надеясь, что самое плохое для них осталось позади.

Между тем, наладившаяся было погода стала быстро портиться, солнце затянуло каким-то маревом, налетел холодный порывистый ветер.

Пираты же, не обращая внимания ни на что, перетаскивали награбленное на свои шхуны. Преуспел в этом деле и граф Федор, сумевший захватить в капитанской каюте здоровенный сундук, который пытался теперь в одиночку перебросить на пиратское судно. В этом ему помогли старший брат и отставной гусар.

Вскоре все трое, не успев остыть от лихорадки боя, в пиратской кают-компании с интересом разглядывали то, что умыкнул с горящего «купца» Орлов-младший. Сундук оказался доверху набит всевозможным антиквариатом — золотыми и серебряными кубками, церковной утварью и статуэтками древнегреческих богов, презрительно взиравшие на людскую суету с вершин Олимпа. А на самом дне сундука лежали свернутые в трубочки картины, которые больше всего привлекли внимание Орлова-старшего.

— Э, да тут целая картинная галерея! — обрадовался он, разворачивая одну картину за другой. — Смотри-ка, здесь изображены какие-то святые, мадонна с ребенком на руках, виды старинного города, а вот красивые поля и пруды…

— Пейзажи, — подсказал Громов, считавший себя знатоком изобразительного искусства. — А вон та картинка, изображающая обеденный стол с морскими деликатесами и фруктами — это натюрморт.

— Не-ет, — протянул Федор, — мне больше по душе вот эти золотые статуэтки римских преторианцев — императорской гвардии. А всю эту мазню пускай забирает себе Алехан. Он большой любитель живописи.

Орлов-старший и Громов не обратили на его слова никакого внимания, поскольку самозабвенно разглядывали подписи на художественных полотнах.

— Вот этот «Пейзаж с ангелом» принадлежит кисти нидерландца Керстиана де Кейника, жившего в конце шестнадцатого — начале семнадцатого столетий, — пояснил Петр Громов. — Вот эти горящие города представляют из себя библейские Содом и Гоморру, да и «Пожар в Трое», пожалуй, тоже принадлежит кисти все того же нидерландца. А вот картины его соотечественника Герарда Давида, жившего несколько раньше. Кто здесь изображен? Сама Пречистая Дева Мария, окруженная святыми. А этот натюрморт, между прочим, принадлежит кисти Микеланджело…

— Не может быть! — вскричал граф Алехан.

— Нет, не того, а другого — Черквоцци, жившего в начале семнадцатого века. Но тоже Микеланджело…

— А я-то обрадовался! — перевел дух Орлов-старший. — Жаль, что это не тот Микеланджело…

— Да что вы заладили: тот-не тот! — заскучал граф Федор. — Какой есть, тем и довольствуйтесь.

— Да тут еще картины Мартина Шонгауэра — «последнего великого немца уходящего средневековья», как называют его знатоки искусства, — заметил Громов. — Тут небольшие картины «Поклонение пастухов младенцу Иисусу Христу» и «Ясли для Сына Человеческого и Бога нашего». Какая экспрессия! Сколько таланта!.. Этот Шонгауэр, кроме всего, был еще и великолепным ювелиром.

— Жаль, что здесь нет драгоценностей, сделанных им, — посетовал граф Федор.

Орлов-старший и Петр Громов долго еще любовались хорошо сохранившимися произведениями, не обращая внимания на то, что совсем соскучившийся граф Федор, задремал на стуле. Проснулся же он только тогда, когда в кают-компанию заглянул веселый Черный Микаэль, успевший где-то отметить удачный налет и хватить по этому случаю лишку.

— Мы берем все эти картины и безделушки из сундука себе в счет нашей доли, — сказал пиратскому главарю граф Алихан, на что тот через переводчика добродушно ответил:

— Это ваша добыча и никто претендовать на нее с нашей стороны не собирается.

IX

В Италию Филипп Стефенс смог выбраться лишь через два месяца после достопамятной черной мессы у «святого Фрэнсиса». И не от того, что был слишком занят другими делами и проблемами, каковых у главного флотского шпиона короля Георга, конечно же, было хоть отбавляй. Тут другое. Стефенс решил для самого себя, что Россия не способна в короткий срок подготовить военный флот для дальнего морского похода надлежащим образом и потому спешить в Италию, где должны были бы развернуться главные события по проведению военных действий России против Турции, не следовало. А кроме того сама фигура человека, сведения о котором он должен был собрать, казалась Стефенсу очень незначительной, мелкой. Несомненно, он прекрасно знал о той услуге, какую оказал граф Алексей Орлов вместе со своими родными братьями русской императрице, но не думал, что благодарность Екатерины Второй до сих пор распространяется на активных участников дворцового переворота, ведь венценосные особы быстро забывают добро, сделанное им простыми дворянами. Да, Филипп Стефенс достаточно хорошо знал историю европейских государств, где друзья и помощники будущих царственных особ позже дорого расплачивались за это, заканчивая свою жизнь на эшафоте или, в лучшем случае, в полной безвестности.