Крис Хамфрис - Французский палач Страница 44

– Ну надо же! – сказал Фуггер. – Когда ты улыбаешься, то становишься похож на юную девицу. Правда, Демон?

Бекк нахмурилась и отвернулась. Но в Сиене трудно не улыбаться: этот город обладал особой магией, которую не могли уничтожить даже злодеяния ее правителей. Эта магия крылась в колоколах, в фонтанах, в аркадах.

Фуггер снова повернулся и стал наблюдать за людьми, торопливо идущими через площадь. Они появлялись из длинной тени, которую отбрасывала гигантская башня, Торре дель Маниа. Они несли самые разные вещи: оружие, штуки ткани, флагштоки, громадные копченые окорока, бочонки с вином…

– Кажется, здесь готовятся к празднику.

– Да. Это – Палио.

– Ах да, я слышал, как булочник говорил об этом. Это скачки, да?

– Все только и говорят о Палио, и это не просто скачки, – Бекк снова улыбнулась и придвинулась к Фуггеру. – Это – сердцебиение города, праздник в честь какой-то победы над флорентийцами, одержанной несколько столетий тому назад. Каждая контрада – местный округ (а их около тридцати) – имеет свою эмблему, например орел, кабан, лев, петух, гадюка. Они проходят по улицам процессией под знаменами и в мундирах и цветах своего отряда. И здесь, на Кампо, в первый вечер праздника две из контрад имеют честь биться друг с другом. По пятьдесят человек с каждой стороны в пунье, как это называют.

– Биться? Они – гладиаторы? Неужели мы вернулись к кровавым развлечениям древнего Рима?

Бекк улыбнулась и вскинула вверх сжатую в кулак руку.

– Почти. Но эти гладиаторы сражаются, обернув кулаки тряпками. Люди получают ушибы, мало кто умирает.

– Мало кто умирает? – Фуггер закатил глаза. – Эти итальянцы утверждают, что они такие цивилизованные, а мы, немцы, – варвары. А потом они на улице забивают друг друга кулаками до смерти.

– Да, Фуггер. Но в боях с быками погибает еще больше людей.

– Так у них есть еще и бои с быками? Неужели порочность этих римлян не имеет конца, о Демон?

Услышав свое имя, ворон наклонил голову, расправил свои громадные крылья, а потом снова принялся выклевывать что-то между камнями мостовой.

– О да, конец есть. Она заканчивается скачками. Они начинаются и завершаются здесь, на Кампо, и проходят по улицам. У каждой контрады своя лошадь. А потом, конечно, начинается настоящая вакханалия, и для победивших, и для проигравших.

– И когда начинается этот языческий ритуал?

– Второго июля.

– Через два дня. Нас пригласят?

– Приглашены все. Это самый большой праздник на свете. Все наряжаются. Видишь вон того человека, который несет бархат и шелка? Сиенец скорее будет неделю голодать, чем недостаточно нарядно оденется в этот день. Это скачки, бой и пир, все вместе.

– Ну, что ты скажешь об этих итальянцах, Демон? Что же делать скромному немцу и добропорядочному французскому ворону?

– Участвовать в празднике, конечно. – Бекк снова улыбнулась. – И если ты сумеешь не потерять голову, то можешь раздобыть много-много денег. Кошельки подвешены к поясам, а мужчины и женщины настолько пьяны или настолько захвачены похотью, что не сразу замечают их исчезновение.

Фуггер притворился возмущенным:

– Вы же не предлагаете мне начать преступную жизнь, юный господин?

– Жизнь – нет. Одной ночи хватит. Нам нужно побольше денег, чтобы… – Бекк резко замолчала и уставилась на ратушу.

– Чтобы – что? Ты все еще не готов рассказать нам с Демоном, почему тебе так необходимо пробраться во дворец Чибо?

– Лучше, чтобы об этом никто не знал. До времени. Просто знай, что это очень важно. – Бекк вздохнула. – Я пробовал устроить засаду, я следовал за ним через всю Европу, надеясь застать врасплох. Может быть, с помощью денег, которые мы заполучим на Палио, я смогу подкупом проникнуть в его дворец. В это время людям всегда нужны деньги. И потом… – Она снова замолчала. – Фуггер, ты меня слушаешь?

Он ее не слушал. Фенрир, дремавший на солнце у их ног, встал и тихо зарычал. Из отбрасываемой башней тени появился некто. Некто знакомый.

– Фон Золинген! – прошептал Фуггер. – Отвернись! Спрячь лицо. Он ведь раньше тебя видел.

Фуггер тревожился напрасно. Во время того уличного боя в Тулоне Генрих видел все как в тумане, да и сейчас еще не вполне оправился от удара камнем, с такой силой пущенным из пращи Бекк. Голова у него болела, и зрение до сих пор не восстановилось. И в памяти зияли провалы. Однако Генрих понадобился своему господину в качестве вербовщика, а господину следовало повиноваться. Вот почему он сопровождал Джованни, камердинера архиепископа, чтобы подкрепить сладкие речи итальянца своими немецкими мускулами. Им надо было нанять людей. Особых людей.

– Что здесь происходит? – изумленно спросил Фуггер, когда щуплый итальянец поставил ящик, который нес, у самого фонтана, всего в десяти шагах от них.

Человечек встал на ящик, а двое слуг принялись разливать вино из бочки, мгновенно собрав вокруг себя толпу. Фон Золинген ждал поблизости, скрестив на груди руки. Джованни начал говорить.

– Почтенные жители Сиены! – произнес он пронзительным голосом, который разнесся по всей площади. – Ваш добрый, щедрый и любящий Святейший архиепископ, который, как вы знаете, был таким же сыном нашего прекрасного города, как и вы все, – архиепископ хочет сделать Палио этого года еще более впечатляющим, чем все предыдущие. – Сие объявление было встречено приветственными криками. – Прежде всего, он спустится в глубины своего великолепного винного погреба и достанет оттуда бочки нектара, образчик которого вы можете попробовать уже сейчас. – Тут крики стали громче, и присутствующим налили еще. – Но помимо этого, в качестве прелюдии к празднику он собирается устроить на площади представление, которое будет посвящено самому славному эпизоду истории нашего города – захвату руки знаменосца при Монтаперти, который повернул ход войны против наших врагов флорентийцев и принес нам победу, которую мы и празднуем во время Иалио.

При упоминании старого заклятого врага Сиены толпа разразилась криками и улюлюканьем. Всего пять лет назад флорентийцы снова осаждали город.

Повысив голос, чтобы перекричать гвалт толпы, Джованни продолжил:

– Чтобы получить нужный драматический эффект, а также из доброты к тем, кто когда-то сошел с честного христианского пути и заплатил за это дорогую цену, архиепископ пожелал, чтобы все однорукие люди, я хочу сказать, все, кто лишился одной кисти из-за несчастного случая или в качестве наказания и кто хочет в течение трех дней и ночей получать честный заработок и сладко есть и пить вино даже получше этого – да, откупорьте еще один бочонок! – и спать на пуховых перинах в резиденции его высокопреосвященства, где будут прислуживать девицы из челяди архиепископа, – это предложение было встречено самыми громкими криками, – так вот, эти везучие однорукие люди должны немедленно подойти ко мне. Грешников ожидает искупление, раскаявшихся – уют и роскошь. И возможность участвовать в этом великолепном представлении, рассказывающем о нашей героической истории.