Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете Страница 45

Увы, гостей на именинах оказалось немного. Госпожа Черногорская, граф Осоргин, Струнский да неизвестно откуда появившийся толстяк Курячин. От него по-прежнему пахло жженым пером, и он все так же покряхтывал, приговаривая: «Охти, господи».

— Ах, жаль, отбыла миледи! — воскликнул Струнский. — Да как же это случилось?

— Неотложное дело, — объяснила госпожа Черногорская.

— Стоило ли морем? — тревожно спрашивал Струнский. — Ведь неспокойно.

— Ее доставят опытные моряки, — заверила госпожа Черногорская.

— Ах, жаль! — приговаривал Струнский, всматриваясь в лицо госпожи Черногорской. Без сомнения, он почувствовал связь между ночным своим предприятием и неожиданным отъездом миледи.

В полдень открыли бочки с вином, и новосветский народ вольготно расположился вокруг деревянных столов, заваленных жареной рыбой, кругами сыра и караваями.

— Люблю угощать! — говорил Струнский. — Помнится, шляпный бал длился у меня неделю. А про бал самого легкого платья не слыхали? Графиня Нелединская получила главный приз, золотую Гекату с бриллиантами и сапфирами. Так верите ли, платье ее умещалось горсткой в ладони. Черт его знает, где производят такую ткань!

— Сегодня вам будет скучно, — сказала госпожа Черногорская.

— Нет! — воскликнул Струнский и ущипнул Курячина. — Сегодня лучший бал в моей жизни!

— А почему вы щиплетесь? — внезапно спросила госпожа Черногорская. — Ведь это больно.

— Я? — Струнский сделал удивленные глаза. — Помилуйте! Кого я щипал? Тебя, что ли, Мафусаил Селиверстыч?

— Нет-с! — пискнул Курячин.

— Да! — продолжал Струнский. — Вам не придется скучать, уверяю. Конечно, балюстрадка сия не эрмитаж, но у меня фейерверки, сюрпризы, да и купчую я приготовил. — Он помахал бумажным листом.

— Вот это к спеху, — сказала госпожа Черногорская.

— А что до щипков, — внезапно сказал Струнский, — так я плачу. Так ведь, Мафусаил Селиверстыч? — он обратился к Курячину. — Плачу я тебе или нет?

Курячин с несчастным видом вытащил грязный платок и вытер вспотевший лоб.

— Но это… — Госпожа Черногорская не нашлась, что сказать, и пожала плечами.

— Каждый веселится по-своему, — заявил Струнский, — вот вы денежки раздаете налево и направо, когда надо и не надо, а я плачу! За труд, можно сказать, за терпение боли! Так, что ли, Мафусаил Селиверстыч?

Курячин снова вытащил платок и крякнул.

— Сколько ж вы ему платите? — спросила госпожа Черногорская.

— Червонец щипок. Согласитесь, немало. Как предъявит синяк, я ему тотчас империал на ладошку.

— Печально, — произнесла госпожа Черногорская. — Господин Курячин, вы так бедны, что согласны терпеть униженье?

— Да, не богат, не богат, матушка, — пробормотал несчастный Курячин.

— Я вас выручу, — сказала госпожа Черногорская. — Тут было справедливо замечено, что я люблю раздавать налево и направо. Вы от меня направо сидите, так сколько нужно, чтобы вы отказались от этой постыдной роли?

Курячин молчал и только тер лоб платком.

— Говори! — закричал Струнский. — Шанс выпадает, проси десять тысяч, как граф Петр Иваныч!

— Что? — Осоргин приподнялся.

— Да вы не беспокойтесь, голубчик, всем уж известно, что вы у принцессы денег просили.

— Это вас не касается! — отрезал Осоргин.

— Как не касается! Милый, любезный! Да меня все касается в этих краях! Вы полагаете, я потерплю безобразий? Чтоб нападали разбойники да грабили почтенных людей? Да выкупа брали? Нет, я такого не потерплю. Эй, эфенди!

Тотчас, к нашему изумлению, словно из-под земли вырос главарь шайки, которая захватила нас в Феодосии.

— Как смел ты грабить почтенного человека? — строго спросил Струнский. — Да знаешь ли ты, что я могу сделать за это? Немедленно клади на стол золотые!

Эфенди, пыхтя, извлек из своих необъятных одежд увесистый мешок и брякнул его на помост.

— Это ваш подчиненный? — спросила госпожа Черногорская с нехорошей улыбкой.

— Здесь все подчиняются мне, — важно произнес Струнский.

— Может, и тот разбойник, который выспрашивал нас в горах? — спросил Осоргин.

— А как же! — сказал Струнский. — Эй, Кара-Вазир, покажись перед наши очи!

Невесть откуда явился Кара-Вазир, а за ним его угрюмые люди. Надо признать, что представление, которое разворачивалось перед нами, было устроено довольно ловко. Теперь площадку со всех сторон обступили зловещие фигуры, обвешанные пистолетами и кинжалами. Стоявший в то время у ближней сосны Станко не сдвинулся с места, равнодушно наблюдая за происходящим. Еще дальше, ближе к горе, веселились новосветские поселенцы, оттуда доносились громкие возгласы и песнопения.

— Забавные у вас слуги, — совершенно спокойно сказала госпожа Черногорская.

— Отличный люд! — воскликнул Струнский. — Но, однако, пора угощаться!

Принесли огромные блюда со всевозможными яствами, среди которых выделялись жареные фазаны и свежеприготовленная форель. На столе возникли вазы с фруктами и сосуды разнообразных вин.

— Господа! — провозгласил Струнский. — В сей благостный день за этим скромным столом я имею прочесть вам вторую часть моего сочинения на случай грядущего приезда матушки-государыни!

Он встал и принял точно такую же позу, как в своем кременчугском имении. Курячин уныло подвинул к нему грузное тело. Струнский вынул тончайший и белейший платок, вытер рот и взвыл:

Совместница богов, кумир земных царей.Рожденна среди куп и алтарей,Котора россам днесь блаженство изливает,О ты, в ком божество все узнавают,Монархиня, прими усердну песнь мою,Устами чистыми хвалу тебе пою!

Платок проследовал к его глазам и промокнул изрядную слезу.

— Не могу, — всхлипнул он, — Мафусаил, отсядь, что ты ко мне валишься! Сказано было, не унижайся!

— Однако, быть может, подписать купчую? — в нетерпении спросила госпожа Черногорская.

— А как же! — воскликнул Струнский и, выхватив из кармана бумагу, картинно протянул ее госпоже Черногорской. — Вот она!

Та углубилась в чтение. На лице ее выразилось удивление.

— Что это? — спросила она.

— Купчая! — сказал Струнский.

— Изволите шутить, сударь.

— Да какие уж шутки. Купчая есть купчая, там все условия точно сказаны.

— Полюбуйтесь, граф, — сказала госпожа Черногорская, передавая бумагу Осоргину.

— Что граф, — сказал Струнский, — чем ему любоваться? Да вот пусть господин Курячин рассудит, я для того его и зазвал. Мафусаил Селиверстыч Курячин в губернском суде состоит, ему ли не судить?