Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева Страница 45

как напрягался августейший слушатель, ведь был глуховат и с трудом понимал, о чем щебечет эта женщина. Когда же дама втолковала ему, что хочет доверия, доверия и еще раз доверия к британскому кабинету, а император расслышал-таки и ответил, что сам давно не в восторге от Австрии и Священного союза, Бенкендорф, болевший за сестру, услышал от царя: «Она уехала от нас еще девочкой, а теперь настоящий политик».

Это политиканство ее и погубит, решил тогда брат, и до сих пор не изменил своего мнения. Доверия к англичанам у него не было. У нового царя тоже. На опыте доказано: они нам гадят. Хотя могут становиться временными союзниками, если найдется враг посильнее, опасный для обеих сторон.

Таковым был Бонапарт. Теперь никого не видать. А значит, грядет сначала непрямое, через сателлитов, а потом и прямое, лоб в лоб, столкновение. На чьей стороне будет Долли? Неужели переметнется? Или, как в детстве, спрятав ворованный пирожок за спину, будет тыкать пальцем в братьев: «Шурка взял! Костя пальцы облизывал!» То есть – на своей собственной.

– Я предпочла бы сбежать, – честно призналась княгиня Ливен. У нее в столе лежала целая пачка писем от лорда Грея[78], платонического поклонника, с которым она умела не то дружить, не то кокетничать, без обещаний на будущее, словом, стать настолько близкой, что теперь Грей, находившийся в оппозиции к кабинету Веллингтона, открывал ей карты и сообщал сведения, собранные противниками герцога.

Долли была недовольна. Очень недовольна, потому что эти сведения подтверждали мнение брата, будто Англия участвовала в персидских делах самым неблагоприятным для России образом. А не ее собственное, будто лондонскому кабинету до Тегерана и дела нет, там все контролирует Ост-Индская компания.

Дарья Христофоровна не могла смириться с тем, что была не права. Ведь именно она сидела на острове. А брат тут. Совсем мхом порос! Но, выходило, это она проворонила информацию, вовремя не предупредила свой кабинет об опасности. Чуть ли не на ней кровь!

Такого княгиня допустить не могла даже в мыслях.

– Долли, ты что-то недоговариваешь, – укоризненно сказал Бенкендорф. Они сидели за чайным столиком. Княгиня свято блюла пятичасовую традицию и умела наливать заварку в сливки, а не наоборот, как делают на континенте. Долли поколебалась, а потом взяла брата за обе руки.

– Шура! Ты должен помочь мне. Да-да-да! Я недооценила решимость премьера лорда Веллингтона вредить нам. Вероятно, они с лордом Абердином как-то связаны с событиями в Тегеране.

Что и требовалось доказать. Александр Христофорович строго глянул на сестру. Зачем было морочить ему голову?

– Что у тебя есть? – прямо спросил он.

Несколько секунд Долли молчала, потом решилась:

– Поверь, это конфиденциальные сведения, и получить их я могла только от верного друга…

– Сколько?

– Что «сколько»?

– Сколько хочет верный друг? – губы брата сжались. Знает он, как работают источники информации. И тут Долли его удивила.

– Нисколько. Это лорд Грей, мой поклонник. И хочет он, вернее хотел, пока мог, меня. Не смей осуждать!

– И в мыслях не было. – Ему ли с его «послужным списком»? Он пошевелил пальцами. – Давай сюда. Что он мог написать? Почему ты сменила точку зрения?

Долли встала, ушла в комнату, служившую ей спальней, и вернулась с письмом в руке.

– Выпусти начало, там вещи, тебя не касающиеся.

Как же! Ее романы всегда касались его самым непосредственным образом. Бенкендорф развернул лист. Начало действительно содержало признания лорда-отшельника, как скучен Лондон без обожаемой княгини. Длинные-длинные, скучные-скучные. В какой-то момент брат понял, почему Долли не уступила домогательствам Грея.

«Погода нынче, дражайшая княгиня, переменчива, как никогда, и дождь сменяется ветром, однако сквозь клочковатые облака нижнего слоя вовсе не видно неба, а лишь более высокие плотные тучи, почему я, с моей меланхолией, особенно не могу расслабиться и вечно ожидаю неких несчастий, самое большое из которых уже произошло, ибо ваш отъезд, как закрытие театров в сезон купаний, делает наполненный народом город настоящей пустыней, где не встретишь ни одной живой, понимающей души, способной к состраданию, как ни одного блестящего ума, охватывающего собой…»

Довольно. Если он таков же в постели, то Долли права. И пилит, и пилит. Дама может на досуге почитать, проверить у горничной список покупок, отдать распоряжения насчет завтрашнего обеда. Бедная Доротея! И с таким субъектом ей приходится ежедневно коротать время, вычерпывая из потоков ничего не значащих слов золотые крупинки сведений.

Но вот, наконец, Грей проснулся. Закипел страстями, если скулеж можно так назвать, правда политическими:

«Ваш вопрос относительно Персии застал меня врасплох, неужели мы и там успели досадить русским? Вы знаете, что мое всегдашнее кредо: равновесие – до тех пор, пока ваш царь не будет его нарушать, он останется другом Британии, как и остального цивилизованного человечества, а в Персии он не нарушил ни благоразумия, ни умеренности, ни наших торговых интересов. Признаюсь, это пугающе, когда великая держава не обрушивается на побежденного врага всей своей мощью, а позволяет ему жить; она не делает зла, но может, и эта самая возможность страшна для соседей, для других великих держав. Ваш государь воздерживается от зла, но имеет все способы его причинить, это смущает в Европе всех, но я был удивлен, когда услышал, что герцог Веллингтон публично заявил: “Мы не можем больше поддерживать Россию в восточном вопросе. Если Франция продолжит плясать под русскую дудку, мы выступим против и развяжем себе руки. Так или иначе мы должны избавиться от русских, которые после разгрома Наполеона буквально сели нам на голову”. Лорд Эленборо, насколько нам стало известно, написал послам следующее в директивном письме: “Наша политика в Европе и Азии едина и преследует одну цель – избавиться от диктата России любыми средствами. Я не исключаю военного столкновения, если царь не будет благоразумен. Под благоразумием мы понимаем не сдерживание непомерных аппетитов этой державы, а ее устранение от всяких пересечений с нами в зонах наших интересов. В Персии надо создать для себя возможности при первой же угрозе начать руками тамошних жителей вооруженную борьбу против русских. Если мы не сделаем этого, казаки прискачут в Индию”».

«И в мыслях не было, – повторил про себя Александр Христофорович. – А им нравится себя запугивать».

«Нам доподлинно известно, – продолжал лорд Грей, – что премьер-министр сказал лорду Абердину: “Раз дела у султана на Дунае идут неважно, надо организовать русским другой фронт, в тылу, на Евфрате или Араксе, как Испания была у Бонапарта”».

– Лорд Грей – умеренный человек, – сообщила Долли. – И очень воздержанный политик. Его осторожность – не слабость. Он просто, в отличие от Веллингтона, выработал кредо: если можно без войны, нужно без войны. Поэтому мы нашли общий язык, и поэтому оппозиция готова потопить многие проекты Веллингтона. Не мы одни боимся лобового столкновения. Там тоже не все сплошь сторонники пожара. Поэтому нынешнему правительству и выгодно представить нас воинственными агрессорами. Чтобы их уже не упрекали и чтобы склонить на свою сторону недоверчивых, как лорд Грей. Ты вообразить не можешь, что начнется в газетах и парламенте, если узнают, что кабинет хоть как-то причастен к гибели нашего посла.

Александр Христофорович не мог представить лондонских реалий. Зато он очень даже