Александр Бушков - Авантюрист Страница 45

– Уберите хотя бы револьвер, – сказал Джузеппе примирительно, пытаясь и мужское достоинство соблюсти, и не разозлить незваного гостя резким выпадом. – У вас ведь курок взведен, еще пальнете сгоряча и консьержка, дура старая, кинется за полицией, а мне это совершенно ни к чему, товарищ, как и вам, надо полагать…

– Сгоряча?! – поднял брови Сабинин. – Дорогой мой, вы уж меня не путайте с нервной девицей. Мне, знаете ли, приходилось уже убивать людей, и я научился делать это спокойно. Да вот, хотя бы, к чему стрелять, можно проломить вашу напомаженную башку этим саквояжем, чтобы не шуметь, он, по-моему, достаточно тяжел, да и медью окован…

Иллюстрируя свою мысль, он встал и, небрежно бросив незаряженный револьвер на обтянутый пыльным зеленым сукном столик, резким рывком вздернул за ручку большой саквояж, и в самом деле оказавшийся столь тяжелым, словно там покоилась парочка кирпичей.

И замер в неловкой позе. Он еще никогда не видел такого ужаса на человеческом лице, даже на войне, не видел, чтобы человек во мгновение ока становился белым как мел. Оказалось, что это вовсе не литературная метафора – итальянец и в самом деле стал белее мела, так что фатовские усики выглядели сейчас намалеванными первосортным углем. Он пригнулся, выставил руки, выкрикнул что-то на родном языке, спохватившись, вновь перешел на французский:

– Месье-месье-месье! Бога ради, осторожнее! Эй-эй-эй-эй! Умоляю вас, поставьте назад, ос-то-рож-не-нь-ко! Там же…

Сабинин не шелохнулся, старательно держа саквояж на весу. В прежнем неудобном положении. Он хорошо усвоил полученные в подвале пансионата уроки и потому догадался мгновенно – слишком свежи в памяти требования нежнейше обращаться с иными веществами и инструментами…

– Поставьте, умоляю вас! Осторожно!

С превеликой деликатностью, словно саквояж был выдут из тончайшего венецианского стекла, Сабинин опустил его на стол. Севшим голосом спросил:

– У вас там что, бризантные вещества?

– Нет, фиал с кровью Сан-Дженнаро! – огрызнулся итальянец.

Бросился к саквояжу, осторожно раскрыл его, запустил туда обе руки, на ощупь перебирая что-то, невероятно бережно, под едва слышимое стеклянное позвякиванье. «Взрыватели в боевом положении, а?» – подумал Сабинин искушенно.

Шумно, облегченно вздохнув, Джузеппе закатил глаза, его лицо стало мокрым от пота. Обеими руками держа саквояж перед собой, унес его в глубину комнаты, в дальний угол, опасливо оглядываясь так, словно Сабинин вот-вот кинулся бы отнимать. Вернулся к столу, тяжело дыша, налил себе красного вина, – горлышко выбивало барабанную дробь о краешек тонкого стакана, – запрокинув голову, выпил, пренебрегая пролившимися на белоснежную манишку струйками. Лицо его медленно приобретало нормальный цвет. Размашисто осенив себя крестным знамением на католический манер, он тяжело опустился на стул, попытался улыбнуться:

– Кто-то из нас двоих чертовски везучий, мсье. При неудачном обороте дела не то что от нас – от всего этого заведения мало что осталось бы… Хотите кьянти?

Сабинин кивнул, взял протянутый стакан и осушил досуха. Примирительно произнес:

– Ну, простите, Джузеппе, я и предполагать не мог…

Итальянец уколол его быстрым, злым взглядом, потом вроде бы немного помягчел:

– Пресвятая Дева, ну за что мне это? – поморщился он. – Подумать только, что это нас, итальянцев, считают в Европе самыми порывистыми и несдержанными! Так трясти саквояж, где запалы соседствуют с добрыми пятью килограммами…

– Извините, я же не знал…

– Черт знает что! – фыркнул итальянец. – Акция предстоит серьезнейшая, я везу снаряжение от самого Милана, трясусь над ним, как строгий папаша над невинностью дочки, в каждом встречном, бросившем на меня взгляд, чудится шпик, трое суток я почти что и глаз не сомкнул… и вот в безопасном, казалось бы, месте вдруг возникает, как чертик из коробочки, ревнивый идиот… Отдайте браунинг, прах вас побери!

– Вот, возьмите, – смущенно сказал Сабинин, протягивая ему пистолет рукояткой вперед.

Итальянец небрежно сунул оружие в карман брюк, утер пот с лица моментально промокшим насквозь носовым платком и, покачивая под носом у Сабинина указательным пальцем, сказал обиженно и наставительно:

– Друг мой, давайте расставим все точки… Мадемуазель Надежда очаровательна, но меня связывают с ней исключительно интересы общего дела. Более того, сердце мое давно занято другою… – Он достал золотые часы, нажал кнопочку и показал Сабинину вставленную с обратной стороны крышки фотографию очаровательной темноволосой девушки. – Удовлетворят вас мои объяснения?

– Полностью, – сказал Сабинин. – Вот вам моя рука. Простите, я, застав вас у нее, совершенно потерял голову… Не сердитесь, право…

– Ладно, пустяки, – сказал окончательно успокоившийся итальянец. – Я имел уже честь встречаться с русскими социалистами, так что успел немного привыкнуть. У меня есть хороший друг, мы вместе начинали, Бенито Муссолини, не слыхали? Жаль, очень толковый и многообещающий парень. Так вот, подруга у него как раз русская, синьорина Анжелика Балабанофф. Боже, вот это вулкан, куда там корсиканским анархистам из «Смеющегося черепа»… Я на вас не держу зла, товарищ, только, умоляю, оставьте меня, дайте немного выспаться…

– О да, разумеется! – вскочил Сабинин.

– И заберите вашу митральезу.

Сабинин, спрятав громоздкий револьвер, попятился к двери, старательно гримасничая, прижимая руки к груди и бормоча нечто невразумительное. За его спиной звонко повернулся ключ в замке. Тогда только он убрал с лица маску нелепого, сконфуженного идиота и направился к выходу, усмехаясь во весь рот.

Однако тут же посерьезнел. События назревали стремительно: нежданно-негаданно оказался прикосновенным к какой-то темной истории, где фигурировали эсеры, иностранные специалисты по подрывному делу, саквояж со взрывчаткой, способной поднять на воздух средней величины здание. Как будто мало было того, что приходилось обитать в набитом взрывчаткой пансионате, способном при малейшей оплошности взлететь на воздух вместе со всеми обитателями… Явный перебор, как в карточной игре фараон. Но если в пансионате от него не было особых секретов, здесь он оказался вовлечен в совершенно непонятную пока тайну из категории смертельно опасных. «Пора из этого как-то и выпутываться, господин авантюрист», – сказал он себе решительно.

Глава вторая Тяжкая доля взломщиков

Он стоял неподалеку от ворот и лениво наблюдал за суетой здешнего дворника и еще какого-то малого, кажется, племянника Обердорфа – вроде бы видел его пару раз со стариканом. Оба, стоя на верхней ступеньке приставленной к стене лестницы, старательно устанавливали в металлической подпорке, загнанной в кирпичную кладку на толстенных болтах, древко черно-желтого австрийского флага. То ли древко было новое, плохо подогнанное, то ли с подставкой не все ладно, но штандарт ни за что не хотел утвердиться прямо, кренился в стороны, как корабль в бурю, норовил выскользнуть из рук, так что распоряжавшийся снизу этой процедурой Обердорф орал на всю улицу, потрясая своей сучковатой палкой: