Мишель Зевако - Заговорщица Страница 46

Поэтому со своей посетительницей аббатиса была притворно любезна, даже медоточива, но при этом держалась настороженно. Клодина де Бовилье согласилась спрятать Виолетту, но не очень-то заботилась об охране пленницы. Она препоручила эту неприятную обязанность двум бестолковым монахиням, возложив всю ответственность на них.

Этих двух сестер наш читатель уже знает: сестра Марьянж и сестра Филомена. Не так давно до настоятельницы дошли слухи, что надзирательницам помогают какие-то два верзилы, поселившиеся прямо в монастырской ограде; впрочем ее не очень-то обеспокоило вторжение мужчин на территорию святой обители.

Возможно, если бы Фауста осознала, насколько беззаботна Клодина де Бовилье, она не стала бы поручать ей охрану пленницы. Но Фауста, как и многие люди, привыкшие властвовать, убедила себя, что ее окружают только преданные слуги.

Когда Фауста вошла к настоятельнице, та как раз просматривала счета. С горечью убедилась святая мать в том, что монастырю до конца года необходимо где-то достать шесть тысяч ливров.

Обитель получала ежегодную субсидию в две тысячи ливров, но после бегства Генриха III все выплаты из королевской казны прекратились. Сестрам грозила уже не бедность, а нищета. Клодина де Бовилье перебирала в уме имена тех состоятельных дворян, на чью благосклонность она могла бы рассчитывать…

В этот момент и появилась Фауста. Клодина встала и низко поклонилась.

— Чем вы занимаетесь, дитя мое? — спросила Фауста.

(Она была одного возраста с аббатисой, но подобное обращение никому из двух женщин не казалось странным. )

— Ах, сударыня, — вздохнула Клодина, — я просматривала счета обители.

— И что же? — сказала Фауста, располагаясь в кресле.

— Боюсь, наши сестры умрут с голоду, если небо не пошлет нам манну небесную.

— Господь питал свой народ и в пустыне, — многозначительно произнесла Фауста.

— Увы, прошли те времена, когда под ударом жезла Моисеева из скалы мог забить источник. Как ни ищу, я не могу найти способ удовлетворить наших многочисленных кредиторов, едва ли не осаждающих монастырь.

— Давайте поговорим подробней. Сколько вы тратите в год? — поинтересовалась гостья. — Я имею в виду вас лично…

— Я уже давно отвыкла от роскоши. На себя и на сестер, что прислуживают мне, я трачу не более двадцати тысяч ежегодно.

— Монастырь получает субсидию в две тысячи ливров, на содержание монахинь идет по меньшей мере десять… Откуда вы брали недостающие двадцать восемь тысяч?

Клодина мило улыбнулась — она, конечно, могла бы ответить на вопрос принцессы, но предпочла промолчать. Впрочем, аббатиса выразительно посмотрела на гостью, а затем указала взглядом на список, лежавший на столе, — там были перечислены состоятельные дворяне, пользовавшиеся благорасположением настоятельницы. Фауста взяла бумагу, пробежала глазами по строчкам, все поняла и вздохнула:

— Бедная женщина!

Услышав слова сочувствия, Клодина залилась краской, словно ее оскорбили. Может, Фауста добивалась как раз этого — чтобы в душе монахини взыграла гордость?..

— Сударыня, — дрожащим голосом произнесла настоятельница, и на глазах у нее блеснули слезы, — разве я виновата? Если бы у меня были деньги, я, разумеется, была бы свободна в выборе… но у нас не то что денег, у нас хлеба нет…

Она замолчала, но потом уверенно продолжила:

— Когда сестра экономка приходит ко мне и говорит, что сегодня несчастным монахиням нечем пообедать, когда я знаю, что в обительской кухне уже два дня не разжигали огня, я пытаюсь найти выход… и поскольку у меня уже не осталось драгоценностей, которые можно продать, я продаю… что могу. Кроме того, сударыня, я немало сделала для герцога де Гиза. А что он сделал для меня? Благодаря мне многие дворяне, чья помощь для герцога бесценна, стали активными приверженцами Католической Лиги. Я отдала герцогу все, что у меня было. А он отделывается одними обещаниями.

Клодина, чувствовалось, негодовала — этого-то Фаусте и надо было.

— Похоже, вы вот-вот переметнетесь к сторонникам короля? — холодно спросила гостья.

— К сторонникам Валуа? Да! Более того, я готова перебежать на сторону Генриха Наваррского! Мы хотим жить, сударыня, только и всего! Кто имеет право обвинять меня?!

Фауста нежно улыбнулась:

— Дитя мое, видимо, ваши силы и терпение на исходе…

— Да, и таких, как я, немало среди приверженцев Лиги. А что со мной будет в нынешнее смутное время, когда… ох, простите, сударыня…

— Говорите, говорите смело.

— Вы догадались, откуда я беру деньги, и вот теперь… с тех пор как герцог де Гиз получил власть в столице…

Клодина снова замолкла.

— Я поняла, — продолжила за нее Фауста, — теперь ваши любовники заняты войной да политикой и пренебрегают радостями любви.

— Именно так, сударыня. А что будет со мной и с нашими бедными сестрами? Только ваша поддержка и спасает нас.

— Скажите же, сколько вам нужно…

— Боюсь произнести, сударыня, но без шести тысяч ливров монастырю не обойтись.

— А если я предоставлю в ваше распоряжение тысяч двадцать?

— Ах, сударыня, мы будем спасены! — воскликнула обрадованная Клодина.

— И вы сможете спокойно ожидать наступления великих событий?

— Конечно, только бы дождаться обещанных денег…

— Ждать придется недолго. Давайте договоримся: двадцать второго октября…

— Мне подходит этот день, сударыня.

— Итак, двадцать второго октября пошлите кого-нибудь ко мне во дворец, и вам доставят двести тысяч ливров, как и было условленно.

Клодина от неожиданности даже вскочила:

— Такая… такая огромная сумма!.. Вы, наверное, оговорились…

— Вовсе нет, дитя мое. Повторяю: двести тысяч ливров.

— Не может быть? — прошептала потрясенная до глубины души настоятельница.

— Вы их получите, но при условии, что накануне, то есть двадцать первого октября, вы мне поможете в одном деле, которое для меня исключительно важно.

— Ах, сударыня, конечно… все, что смогу… только скажите…

— Вот и договорились. Когда придет время, я вам объясню, что и как надо сделать. А сейчас, пожалуйста, пришлите ко мне ту из ваших пленниц, что. зовут Жанной.

Ошеломленная Клодина бросилась прочь и через несколько минут вернулась, ведя за руку Жанну Фурко, девушку, что разделяла заточение с Виолеттой.

Жанне пообещали, что она вскоре увидится со своей сестрой Мадлен, и девушка каждый день ждала встречи. Она уже сто раз рассказала Виолетте о своих злоключениях и неожиданном освобождении. Ее с сестрой заперли в темнице в Бастилии, и девушки приготовились к смерти. Однажды ночью в камеру вошли люди; Жанна решила, что настал ее последний час и сейчас их с сестрой поведут на виселицу. Но появилась прекрасная женщина, которая склонилась над девушкой со словами: