Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля Страница 47

Как трудно укладывалось все это в его сознании! Как он отвык от проявления каких-либо чувств — он, воин, вся молодость которого протекала в походах, яростных схватках, ненависти и жестокости.

— Что, графиня, что случилось?! — испуганно спрашивал он и почему-то боялся прикасаться к ней руками. Как следует ласкать женщину, это он уже знал. Во многом благодаря графине. Но вот как следует утешать — этому она еще не научила. У них были другие уроки, другая наука. — Что произошло? С чего вдруг эти слезы?

— Ничего, — шмыгнула носом графиня, по-детски растирая кулаком слезы. — Ничего не произошло. Не знаю, плачется — и все…

— Но… что-то же случилось?

— Наверное, — растерянно призналась Диана. — Только я не могу понять, что именно. Хотя, конечно, что-то же должно было произойти. Может быть, вдруг поняла, почувствовала, что старею.

— Вы — стареете?! Это вы о себе.

— О себе, мой женераль, о себе.

— И только поэтому вы встали из-за стола, ушли из банкетного зала и забрались на эту башню?!

— Наверное, — всхлипывала Диана. Господи, какой же маленькой, слабой и беззащитной показалась ему сейчас эта женщина. И это — волевая, презрительно-ироничная графиня де Ляфер, которой временами он побаивался еще больше, чем любил! — Не могу понять почему. Что-то произошло, вот и все. Кстати, у виконтессы де Сюрнель ослепительно красивая дочь. Вы не видели ее?

— Нет, ведь за столом ее, кажется, не было.

— Была, но появилась позже других. Виконтесса почему-то представляла ее высшему свету, когда вы, вместе с принцами, неожиданно куда-то исчезли. Но она ослепительно прекрасна. И я вдруг подумала, что однажды, на одном из таких балов, окончательно потеряю вас.

— Но я не видел юной виконтессы.

— В этот раз ей очень повезло.

— Даже если бы она оказалась прекраснее, чем… — запнулся он на полуслове.

— Чем кто? — сжалась у него на груди, насторожилась и притихла графиня.

— Чем вы… То и тогда…

— Ну, за это-то я спокойна, — уверенно и непостижимо холодно обронила графиня де Ляфер. — Ни во Франции, ни в своей Польше прекраснее вам не найти. А все равно страшновато.

И тут генерал вдруг расхохотался. Он хохотал и содрогался от хохота так, как только что графиня де Ляфер содрогалась от плача.

— Тогда чего же вам бояться, графиня? — спросил он сквозь смех, снимая губами слезу с ее покорно подставленного носика. — Вы совершенно правы: здесь нет и не может быть женщины прекраснее вас! Уже хотя бы потому, что прекраснее женщины просто быть не может.

— Что правда, то правда, — так же покорно согласилась Диана. И, немного помолчав, поразмыслив над чем-то своим, сокровенным, добавила: — А все равно страшновато. Почему-то…

37

— Графиня де Ляфер! Князь Гяур!

Беглецы слышали голос виконтессы де Сюрнель, но так и не отозвались. Они стояли, притаившись в конце мрачного коридора, между двумя колоннами, за которыми искали приюта. Они не желали, чтобы их кто-то устраивал на ночлег, зная, что все равно поместят в разные комнаты. К тому же в зале все еще пиршествовали и, похоже, никто пока что не собирался отправляться на отдых. Как и никто не помышлял об уединении. Кроме этих двоих.

— Куда они могли подеваться?

— Не знаю, — ответил хриплый, пропитый голос того самого стражника, который помог генералу Гяуру найти графиню. — Мы видели их. Из замка они не выходили — это точно. Эй, князь Гяур! Ваша светлость, князь!

— Молчат. Хотя не могут не слышать, — осуждающе вынесла свой вердикт виконтесса.

— Конечно, слышат, — голос пропойцы казался куда добрее. В нем сквозило сочувствие беглецам. Будь он на месте князя, наверняка поступил бы точно так же. — Может быть, и не стоит искать их. Если уж им так хочется, чтобы их не нашли до самого утра.

— Ты еще смеешь рассуждать о таких вещах?! — презрительно швырнула ему в лицо де Сюрнель.

«Она, очевидно, считает, что стражу ворот подобные любовные интриги чужды», — подумал Гяур, прижимая к себе графиню. Они забились в угол, замерли. Удивляясь при этом, почему ни виконтесса, ни стражник не заметили их. Ведь прошли мимо, правда, появившись из перехода, стражник направил свет фонаря в другую сторону…

Как только виконтесса ушла по освещенному переходу в зал, стражник подошел к беглецам и, стараясь не очень-то освещать их, чтобы не смущать, посоветовал:

— По ту сторону перехода, в башне, есть комнатка. До утра туда вряд ли кто-нибудь заглянет. Зато луна всю ночь будет светить вам прямо в окна. Комнату потому и называют «лунной».

— Вы — истинный рыцарь, мсье, — поблагодарил его Гяур.

— Увы, так считают не все, — незло проворчал стражник.

То ли он комнату перепутал, то ли светило в это время года находилось в каком-то неестественном положении, но только лунное сияние этой комнатки не достигало. Весь замок был охвачен им, словно белым пламенем, лишь в окошко этого убежища оно не проникало. Однако двое влюбленных не были в обиде ни на месяц, ни на стражника.

— Матерь божья, а ведь я опасалась, что этой комнатки и этой ночи у нас с тобой уже никогда не будет! — шептала Диана. Раздевая ее, Гяур видел, как даже в сумерках ночи тело женщины отливало серебристой белизной и само источало тихое теплое сияние, постепенно охватывавшее все вокруг, порождая и наполняя их убежище греховным райским уютом.

— Все это нужно бы делать не так, мой страстный, нетерпеливый князь. Все это делается совершенно не так… — шептала она, ослепляя его пленительной страстью груди и пленяя взбунтовавшимися лунами бедер. — Все это творится совершенно по иным канонам, но только вся наша любовь с самого начала выдалась какой-то безумно «не такой», походно-бивуачной. Как у кочевников, которые влюбляются, зачинают и рожают в седлах.

— А, по-моему, у нас с тобой обычная французская любовь, возгорающаяся там, где настигает нас. — Бедра ее нежно вздрагивали, опекая губы яростной губительной страстью. Гяуру казалось, что сегодня ему хочется обладать этой женщиной так, как не хотелось никогда раньше, и что ласкает ее тоже так, как не умел и не пытался ласкать до этой ночи. И все же, приближая свое тело к губам мужчины, графиня снисходительно, покровительственно рассмеялась:

— Французская любовь — это совершенно не то, что ты имеешь в виду, и совершенно не так, как ты себе представляешь. — Но затем, прислушавшись к пожару, разгорающемуся в охваченном страстью теле, вдруг добавила: — Разве что под этим подразумевается, что скоро во Франции не останется ни одного замка, ни одного дворца, в котором мы бы не пытались заниматься ею. Тогда ты совершенно прав, мой прекрасный, неустрашимый князь.