Джеймс Купер - Том 2. Пионеры, или У истоков Саскуиханны Страница 47

— А какие веры вы называете стоячими? —с некоторым удивлением спросила мисс Темпл.

— Ну, пресвитериан, баптистов — всех тех, кто молится, не становясь на колени.

— Так, значит, по-вашему, единоверцы моего отца исповедуют сидячую веру?— осведомилась Элизабет.

— Да нет, я не слышала, чтобы их называли иначе, как квакерами,— ответила Добродетель с некоторым смущением.— И я ни за что не стала бы называть их иначе, потому как ни разу не выразилась непочтительно о судье и его родственниках. Я всегда уважала квакеров — такие все они обходительные да степенные. Ума не приложу, как это ваш папенька взял жену из церковной семьи. Уж больно молятся-то они по-разному. Квакеры сидят себе тихо и молчат почти все время, а в церквах такое деется, что со смеху помереть можно; я ведь знаю, что говорю, потому как я, еще когда жила на побережье, один раз в такой церкви побывала.

— Вы обнаружили в церковной службе достоинство, какого я прежде не замечала. Будьте добры, узнайте, топится ли в моей комнате камин. Я устала после дороги и хочу лечь спать.

Добродетель чуть было не сказала молодой хозяйке дома, что она может сама открыть дверь да посмотреть, но осторожность взяла верх над досадой, и, несколько помешкав, чтобы все-таки поддержать свое достоинство, она выполнила приказание. Услышав,, что камин затоплен, Элизабет, пожелав доброй ночи экономке и Бенджамену, который подбрасывал дров в печку, удалилась в свою комнату.

Едва за мисс Темпл закрылась дверь, как Добродетель начала длинную, запутанную речь, словно бы и не ругая и не хваля молодую хозяйку, но тем не менее ее намеки все яснее рисовали эту последнюю в самом неблагоприятном свете. Дворецкий, ничего не отвечая, продолжал прилежно возиться у печи, а затем посмотрел на термометр и, открыв дверцу буфета, достал оттуда запас напитков, которые согрели бы его и без помощи того жаркого огня, который он развел. Тотчас же к печи был пододвинут маленький столик и на нем аккуратно и без лишнего шума расставлены бутылки и бокалы. Потом Бенджамен принес в этот уютный уголок два кресла и, как будто только что заметив экономку, воскликнул:

— Ну-ка, мисс Добродетель, бросьте якорь в этом кресле! Снаружи трещит мороз, а мне и дела нет. Шторм или штиль — для Бена все одно. Негры устроились в трюме и развели там такой огонь, что быка целиком зажарить можно. Термометр показывает сейчас тринадцать градусов, но на кленовые дрова можно положиться — не успеем мы еще пропустить по стаканчику, как температура полезет вверх градусов на десять, и когда сквайр вернется домой из теплого трактира Бетти Холлистер, ему будет жарко, словно бы матросу, который намазал мачту скверным дегтем. Ну-ка, садитесь, сударыня, в это кресло да скажите мне, как вам понравилась хозяйская дочка.

— Ну, по-моему, мистер Пенгиллен...

— Помпа, Помпа,— перебил ее Бенджамен.— Сегодня сочельник, мисс Добродетель, так и зовите меня просто Помпой. Эдак будет покороче, а я к тому же собираюсь выкачать вот этот графинчик досуха. Ну, так, значит, я Помпа и есть.

— Ах, батюшки мои! — воскликнула Добродетель со смехом, от которого, казалось, развинтились все ее суставы.— Ну и шутник же вы, Бенджамен, когда на вас стих найдет! А отвечу я вам, что теперь в этом доме все будет по-другому.

— По-другому! — воскликнул дворецкий, поглядывая на графин, который пустел с удивительной быстротой. — Ну и пусть, мисс Добродетель, ну и пусть, раз ключи от провиантского склада остаются в моем кармане.

— Что верно, то верно,— подхватила экономка.— В доме хорошей еды и питья на всех хватит... подсыпьте-ка мне сахару в стакан, Бенджамен... потому как сквайр Джонс разве только птичьего молока раздобыть не сумеет. Но ведь новые господа — новые законы.

— Жизнь переменчива, как ветер в море,— нравоучительно заметил Бенджамен,— а переменчивей ветра вы ничего не найдете, мисс Добродетель. Вот разве только доберешься до мест, где дуют пассаты, а уж тогда-то хоть целый месяц иди себе без забот на всех парусах с юнгой у штурвала.

— Мне ли не знать, как жизнь переменчива! — ответила Добродетель, подделываясь под настроение своего собеседника.— И в этом доме будут большие перемены, помяните мое слово! Вот уж и мной собрались командовать, да и над вами скоро посадят какого-нибудь молодца. А вам-то это будет и вовсе не легко, раз вы столько времени жили по своей воле.

— Повышения даются тем, кто служит дольше,— сказал дворецкий,— и, коли они подыщут на мою койку другого или возьмут в кают-компанию нового стюарда, я подам в отставку, прежде чем вы сумеете поднять шлюпку на тали. Хоть сквайр Дик обходительный джентльмен и капитан и плавать с ним одно удовольствие, все же я ему скажу по-простому, по-нашему, поморскому, что коли он задумал поставить надо мной новобранца, то я ухожу в отставку. Я начал на баке, мисс Петтибон, и честно дослужился до юта. Я шесть месяцев плавал на гернсейском люгере, выбирал фалы и свертывал канат в бухту. Потом я сделал несколько рейсов на шхуне, которая занималась тем же промыслом. А что это значит? Плавай всегда по ночам вслепую. И учиться там нечему, разве что как водить корабль по звездам. Ну, тут, видите ли, научился я, как смолить стеньгу и как убирать топсель, а потом стал прислуживать в капитанской каюте — готовил шкиперу грог. Вот там-то я и приобрел мое уменье в этом деле и, как вы сами знаете, изучил его до тонкостей. Ну, пью за наше доброе знакомство.

Добродетель наклонила голову в знак признательности за такой любезный тост и отпила от своего стакана — она всегда была не прочь отведать горячительного напитка при условии, что его хорошенько подсластят. После того как достойная пара обменялась этими любезностями, разговор возобновился.

— Вы, наверное, немало в жизни повидали, Бенджамен. Недаром в писании говорится: «Те, кто пускается в море на кораблях, видят труды господни».

— Так-то оно так, да только и на бригах и на шхунах тоже [50]иной раз доводится увидеть и труды дьявола. На море, мисс Добродетель, человек может набраться всяких знаний, потому как видит он всякие народы и очертания всяких стран. Вот, скажем, я. Хоть по сравнению с иными моряками я человек неученый, а ведь на побережье Атлантического океана не найдется ни мысочка, ни островка от мыса Аг до самого что ни на есть Финистера, про который я не знал бы, как называется и чем славен... Лейте, лейте больше рому в воду. Вот вам сахар. Выйти вам замуж за сластоежку, мисс Петтибон, помяните мое слово!.. Так, значит, как я уже говорил, все это побережье мне знакомо не хуже, чем дорога отсюда до «Храброго драгуна», и одно скажу: Бискайский залив —: настоящий чертов котел. Эх, видели бы вы, какие там ветры дуют! Иной раз двое у одного на голове волосы не могут удержать. Да, плавать по этому заливу — словно как по здешним дорогам ездить: то вверх на холм, то вниз с холма.