Фрегат Его Величества 'Сюрприз' - О'Брайан Патрик Страница 47

Генерал Обри вовсе не был дурным человеком — на свой манер, для деревни и лагеря, его можно было счесть добрым и хорошо воспитанным. Но недалекий и импульсивный, да еще разволновавшись (Софи и представить не могла, что пожилой мужчина лет семидесяти может стесняться) и под действием вина, генерал чувствовал себя обязанным что-то говорить. Его вульгарные шутки и приземленные радости шокировали ее, генерал показался ей грубой, безнравственной, распущенной карикатурой на своего сына. Единственным утешением для Софи было то, что ее мать не встретилась с генералом, и не видела второй миссис Обри.

Ей помнилось, как громкий, четкий голос генерала, так похожий на сыновний, восклицает с конца длинного стола, что Джек «так и будет жить без гроша — все Обри несчастливы на деньги, зато счастливы в браке». Помнилась та бесконечная пауза после обеда, когда мальчик проковыривал дырки в экране камина; то нетерпение, с которым она ждала, пока генерал покончит с бутылкой, чтобы подать чай и выпроводить их до приезда матери, уже и так сильно запаздывавшей. Помнилось, как она вместе со смеющейся миссис Обри заталкивала его в экипаж. Бесконечные прощания, генерал, сбиваясь, рассказывает долгий-долгий анекдот про охоту, а мальчик тем временем наводит бардак на цветочных клумбах, ухая, как филин. Десять минут спустя приезжает мать. Сцена, крики, слезы, обморок, постель, смертельная бледность, упреки.

— Стивен! Стивен, я не помешаю? — произнес Джек, входя в комнату с письмом в руке. — Что за чертовщина? Софи тут мне пишет какую-то галиматью — я не могу показать, очень личное, сам понимаешь — но суть такова, что если я хочу, то могу чувствовать себя совершенно свободным, ничто-де не сделает ее более счастливой. Свободным делать что? Бога ради, черт побери, чтоб мне лопнуть! Ведь мы же обручены, или как? Иди речь о другой женщине, я заподозрил бы, что где-то рядом появился соперник. Но что она хочет сказать? Может, поможешь мне понять, откуда ноги растут?

— Возможно, это подстроено… Кто-то сказал ей, что ты отправился в Индию повидать Диану Вильерс, — ответил Стивен, закрыв ладонями зардевшееся от стыда лицо. Это была неприкрытая попытка разделить их, исходя из собственных интересов — отчасти из собственных интересов. Разумеется, совершенно нечестная, а он никогда раньше не вел себя нечестно по отношению к Джеку. От этого Стивен разозлился, но продолжил: — или что ты можешь увидеться с ней здесь.

— Она знает, что Диана в Бомбее?

— Да это в Англии все знают.

— И мамаша Уильямс тоже?

Стивен кивнул.

— О, в этом вся Софи, до мозга костей, — просияв, воскликнул Джек. — Можно ли себе представить, как мягче выразить такую вещь? А какая скромность, разве не так? Да как будто кто стал бы смотреть на Диану после того… — он спохватился и настороженно посмотрел на Стивена. — Я не хотел сказать ничего дурного или непристойного. Но ни единого упрека, ни одного резкого слова во всем письме. Господи, Стивен, как я люблю эту девчонку!

На глаза у него навернулись слезы, Джек утер их рукавом и продолжил:

— Ни единого намека на плохое обращение, хотя я чертовски хорошо представляю, как обращается с ней эта женщина, не говоря уж о том, что она отравляет ее мысли. Ужасная жизнь. Ты знаешь, что Сесилия и Фрэнки выскочили замуж? От этого только хуже. Боже, мне надо поспешить с ремонтом! Еще сильнее, чем прежде. Надо поскорее вернуться в Атлантику или на Средиземное — здесь не те воды, где можно отличиться или, тем более, разбогатеть. Вот если бы нам удалось раздобыть хоть один стоящий приз у Иль-де-Франс, я написал бы ей, чтобы она ехала на Мадейру, и будь я проклят… Несколько сот фунтов обеспечат нам отличный коттедж. Как я буду любить свой дом, Стивен: картофель, капуста, и все такое прочее.

— Хоть убей, не пойму, почему ты не напишешь этого вне зависимости от призов. В конечном счете, у тебя есть твое жалованье.

— Но это будет не правильно, ты же знаешь! Я почти освободился от долгов, но нужно найти еще пару тысяч. Вряд ли будет честно выплатить их из ее приданого, оставив ей только семь шиллингов в день.

— Неужели ты решил учить меня разнице между достойным и недостойным поведением?

— Нет, вовсе нет, прошу, не обижайся на меня, Стивен. Я опять неудачно выразился. Я хотел только сказать, что на мой взгляд так поступать нельзя, понимаешь? Я не вынесу, если миссис Уильямс станет называть меня охотником за приданым. В Ирландии дело другое… О, проклятье, опять меня занесло… Я не хотел сказать, что ты охотник за приданым, но ты ведь знаешь, что в вашей стране на эти вещи смотрят иначе. Autre pays, autre merde.[40] В любом случае, она поклялась не выходить замуж без благословения матери: так что и говорить не о чем.

— Да ничего подобного, дружище. Если Софи отправится на Мадейру, миссис Уильямс или вынуждена будет дать свое благословение или, в противном случае, терпеть ухмылки соседей. Уверен, она поступит так же, как в случае с Сесилией.

— Разве от этого не отдает иезуитством, Стивен? — спросил Джек, глядя ему в глаза.

— Ничего подобного. Если в благословении отказывают без уважительной причины, его вправе вытребовать силой. Для меня счастье твое и Софи значат гораздо больше, чем корыстные прихоти миссис Уильямс. Ты обязан написать это письмо, Джек. Поразмысли: Софи — самая красивая девушка в мире; хоть у тебя и весьма бравый вид в этом твоем тарполине, ты становишься старше и старше, и поправляешься, скоро сделаешься полным — да что там — толстяком. — Джек посмотрел на свой живот и затряс головой. — Битый-перебитый, в шрамах, без уха: братец, ты не совсем не Адонис. Только не обижайся, — продолжил Стивен, похлопав Обри по коленке, — когда я говорю, что ты не Адонис.

— Да я никогда им и не был.

— Как и на то, что ты не хитрый лис: нет в тебе острого ума, способного заменить отсутствие привлекательности, элегантности и богатства.

— На хитроумие я тоже не претендую, — вставил Джек, хотя по временам и мне в голову приходят неглупые вещи.

— А Софи, повторю еще раз, настоящая красавица: а в Англии столько Адонисов — Адонисов умных, Адонисов с деньгами. Опять же, живет она как в аду. Две младших ее сестры вышли замуж — ты представляешь, насколько важно замужество для молодых женщин: положение, избавление, гарантия не остаться старой девой, основание рассчитывать на постоянные средства к существованию. А ты далеко, за десять тысяч миль с лишком, и в любой момент можешь получить заряд в голову, не говоря уж о том, что меж тобой и могилой лишь двухдюймовая доска. Между ней и тобой полмира, а между тобой и Дианой — полмили. Софи мало знает жизнь, и мало, или почти ничего, о мужчинах — за исключением того, что почерпнула из рассказов матери — а там немного добрых слов, уж будь уверен. И наконец, это ее высочайшее понимание долга. Хотя в Софи гуманистические добродетели достигают непревзойденных высот, как ни в одной другой молодой женщине, она все же человек, и подвержена человеческим предрассудкам. Я допускаю ни на минуту, что она способна хладнокровно руководствоваться ими, но они все же давят на нее, и они сильны. Ты должен написать это письмо, Джек. Бери перо и чернила.

Джек некоторое время внимательно смотрел на него, напряженно размышляя, вздохнул, втянул живот и сказал:

— Мне нужно на верфь: мы сегодня вечером оснащаем новый кабестан. Спасибо за то, что ты сказал мне, Стивен.

Взять перо и чернила пришлось Стивену, открывшему свой дневник.

«Мне нужно на верфь, — заявил он. — Мы ставим новый кабестан вечером». Будь комната окутана пороховым дымом, будь враг на пороге, он бы не колебался, не смотрел задумчиво — а знал бы что делать, и действовал быстро и рассудительно. Но теперь он зашел в тупик. Что за мерзкую чушь я нес! Даже сейчас я сгораю от стыда, но в тот момент было еще хуже и больнее. В промежуток между моментом, когда он спросил у меня, знаю ли я, откуда растут здесь ноги, и моим ответом, дьявол прошептал мне: «Если Обри по-настоящему устал от мисс Уильямс, он снова повернется к Диане Вильерс. А тут еще с мистером Каннингом дела не улажены». Я это сразу почувствовал. И все же почти убедил себя, что последующие мои слова можно отнести к разряду тех, которые употребил бы любой честный человек — скажем я, если бы не было той привязанности. Не могу сказать любовной связи, поскольку любовная связь подразумевает обоюдные чувства, а у меня к тому нет никаких доказательств, только моя несчастная лживая интуиция. Я так жду семнадцатого. Я уже начал убивать время, словно нетерпеливый мальчишка: какое ужасное преступление. Надеюсь, морской праздник под корень срубит ни в чем не повинных шесть часов».