Иван Кратт - Великий океан Страница 47

Мичман никому не сказал об этой короткой стычке, зато возненавидел Баранова по-настоящему. Весь день он искал случая отомстить, унизить правителя, всячески поиздеваться над ним, но сделать этого не мог. Баранов не замечал офицера. Не замечал и его дерзких выходок, насмешливого, оскорбительного тона. Словно мичмана не существовало.

Рагозин начинал нервничать, злиться, грубо оборвал доктора Круля, смеялся натужнее и громче. Все оставалось по-прежнему. Зверобои и промышленные сторонились флотских. Баранов был здесь первым и почитаемым, офицеры — чужими людьми.

И вот, наконец, повод нашелся. Заметив, с каким особым вниманием принял Баранов своих гостей, услышав шутки и смех, вызванные костюмом девушки, а затем звуки оркестра, мичман от радостного возбуждения даже вспотел. Теперь он посмеется…

Он торопливо оглянулся и, заметив, что офицеры задержались в смежной горнице, возбужденно подмигнул другу-лекарю и бодрым, упругим шагом пересек середину зала. Невысокий, затянутый во фрак-мундир зеленого дорогого кастора, сияя пуговицами, шитьем воротника, золотом эполет, мичман стремительно и ловко направился прямо к Наташе.

— Не имею чести быть вам представленным, сударыня… — начал он, шаркая толстыми, мясистыми ногами и почти в упор наводя лорнет. — Мичман императорского флота Рагозин… Разрешите пригласить на контрданс? Сей танец, надеюсь, вы изучали?

Он говорил нарочито громко, на весь зал. Оркестр как раз умолк, и каждое слово было отчетливо слышно. Гости затихли, невиданная сцена поразила их, и они с любопытством обернулись к камину.

Наташа недоуменно подняла брови. Она плохо разбиралась в происходившем и молча смотрела на сверкающего русского, бесцеремонно и насмешливо разглядывающего ее через свои стекла. Потом беспокойно обернулась к Баранову. Внутреннее чутье подсказало ей, что происходило что-то неладное.

Подзадоренный смехом лекаря и гардемарина, своих неразлучных приятелей, Рагозин еще раз поклонился, снова обратился к Наташе.

Наташа ничего не понимала. Смущенная, красная, стояла она перед мичманом, неловко теребя карманы своего первого платья. А доктор и гардемарин смеялись уже открыто, поняв маневр товарища.

Понял и Баранов. Отведя руку из-за спины, он положил ее на плечо Наташи, медленно отстранил девушку. Движения правителя были размеренны, спокойны. Лишь по опущенным векам можно было догадаться о степени гнева, готового вырваться наружу. Однако все дальнейшее произошло по-иному. Не успел Рагозин, невольно отступивший назад, снова поднять стекла к лицу Наташи, лорнет вдруг вылетел у него из рук и, сверкнув осколками, разбился о решетку камина.

Задыхаясь от быстрого хода и ярости, сжимая в руке мушкет, стоял перед посеревшим мичманом Павел. Он только что вошел через боковую дверь.

В зале стало совершенно тихо. А Наташа вдруг побелела и медленно отступила к очагу. Внезапное появление Павла, которого она больше не ожидала встретить никогда, потрясло ее сильнее, чем разыгравшаяся нелепая сцена.

Между тем Рагозин, наконец, опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел. Грохнули отодвигаемые скамейки, кто-то угрожающе крикнул, за спиной Павла вдруг поднялся Кусков, зверобои, Афонин. Старались протиснуться и остальные. Лишь князьки и Нанкок бросились к камину подбирать блестящие осколки.

Увидев, что дело принимало неприятный оборот, гардемарин кинулся в комнату, где находились товарищи, но те уже вышли на шум, а старший офицер, сразу сообразив, что произошло что-то скверное, быстро приблизился к мичману и положил руку на эфес его шпаги.

— Немедля на фрегат! — сказал он тихо. По совершенно обескровленному его лицу молнией прошла судорога.

Затем он поклонился Баранову и просил продолжать танцы. К нему присоединились офицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Приятели мичмана уже успели от него отречься. Замешательство, вызванное неприятным инцидентом, длилось недолго. За ужином, не виданным в этих местах по разнообразию блюд и доставленных с корабля напитков, праздничное настроение окончательно взяло верх. Французская водка и ром развязали языки, расшевелили чувства. Под конец Лука, а за ним и промышленные помоложе стали откалывать такие «контрдансы», что от топота ног гудели полы. Алеутские князьки плясали в звериных масках.

Морские офицеры не пожалели, что остались на этом балу.

Глава вторая

Было очень рано, хотя Лука давно открыл ставни во всех покоях правителя. Второй день стояла ясная погода, над лесом вставало солнце, алело круглое церковное окно — гордость корабельщика. Он сам смастерил раму, обрезал стекла, прорубил дыру на восток.

— Сиять будет, — уговаривал он правителя. — Душе радостно. Дозволь, Александр Андреевич…

Баранов поглядел на мастера и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал стекла, алмаз и начерченный размер окна.

Ему понравилась выдумка, а больше всего стремление к красоте. Чистое и высокое облагораживает, рождает желания, помогает осмысленно жить…

Сейчас он глядел на эти сияющие стекла, не видя их, но светлое, возбужденное состояние не покидало.

— Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка на нас полагается… — говорил он своему собеседнику, неслышно шагая по горнице. — Сколь много выгод отечеству и от наших дел заложено. Тут, на Восточном море… С индейцами решить… Образование им дать, кормить. Великая сила — продовольствие для сих мест. Россия большая страна, сколь много народов заботы требуют…

Доктор Круль сидел возле камина. Вернее, не сидел, а непрерывно ворочался перед огнем. Ночи на кекуре стояли холодные, влажный камень никогда не нагревался. Доктор был все в том же куцем сюртуке, шинель и теплый камзол пропали во время пребывания на острове. Но, грея спину и руки, отставной лекарь ни на секунду не упускал разговора.

Подвижный и низенький, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижней губой, порывался он вставить свои замечания, торопился, путаясь и подыскивая нужное слово. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различные тайные прожекты, держал у Синего моста цирюльню, служил корабельным лекарем Российско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.

— Много руки нужно, голова, сил, — Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянул подвязанный веревкой ветхий жилет. Даже приличной одежды не было у доктора.

Баранов умолк, ходил по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель, он, как видно, мало думал о своем кармане. Нажива и корысть не были главною целью его стремлений. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.