Мишель Зевако - Кровное дело шевалье Страница 47

Но девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, матушка, я размышляю о той особе, по чьему приказу нас доставили сюда… Это мог устроить лишь один человек… И человек этот…

— Нет! Нет! Не продолжай! — вскричала Жанна, словно имя, которое готово было сорваться с уст Лоизы, могло навлечь на них беду.

Вдруг двери гостиной распахнулись. На пороге стоял человек, лицо которого покрывала смертельная бледность.

Жанна одной рукой судорожно прижала к себе дочь, а второй в страхе указала на зловещую фигуру, застывшую в дверях:

— Он! Это он…

На пленниц смотрел Анри де Монморанси!

XXI

ШПИОНКА КОРОЛЕВЫ

В нашей повести мелькнул один персонаж, которому мы не уделили достаточно внимания. Но теперь настало время рассказать о нем поподробнее. Мы имеем в виду Алису де Люс, придворную даму королевы Наваррской. Читатель помнит, как шевалье де Пардальян защитил от разъяренной толпы Жанну д'Альбре и сопровождавшую ее Алису, как обе дамы поспешили потом к ювелиру Исааку Рубену, а затем сели в экипаж, ждавший их за городской заставой у ворот Сен-Мартен.

Карета, в которую была впряжена четверка малорослых выносливых тарбских лошадок, помчалась вокруг Парижа, миновала монмартрский холм и влетела в Сен-Жермен — тот самый маленький городок, где был заключен мир между католиками и гугенотами. Этот шаткий мир мог в любую минуту смениться войной…

Воспользовавшись перемирием, каждая из сторон принялась готовиться к новым решающим сражениям.

Священники в проповедях открыто призывали к битве. Королю Карлу IX пришлось издать вердикт, согласно которому лишь дворянам да военным дозволялось носить шпагу.

В Париже сожгли дом лишь потому, что подозревали, будто там тайно собираются протестанты. Напомним, главное преступление гугенотов заключалось в том, что они возносили молитвы Господу на французском, в то время как католики предпочитали латынь.

В день битвы при Монконтуре Екатерине Медичи сообщили, что, кажется, гугеноты вот-вот победят.

— Ну что же, — спокойно пожала плечами королева. — Будем слушать мессу на французском.

А когда ей принесли известие о том, что протестантская армия разбита, Екатерина сказала:

— Хвала Господу! Можно по-прежнему слушать мессу на латыни!

Через неделю после подписания Сен-Жерменского договора в одном из храмов мужчина случайно толкнул старуху. Не зная, как бы посильней обругать его, старушка заверещала:

— Лютеранин проклятый!

Услышав этот крик, толпа набросилась на несчастного и мгновенно растерзала его, а заодно и двух почтенных горожан, попытавшихся прийти на помощь случайной жертве слепого фанатизма.

На каждом углу стояли теперь статуи Пресвятой Девы. Возле них обычно околачивалось десятка два вооруженных до зубов бандитов. За два месяца зарезали примерно пятьдесят парижан, повинных лишь в том, что, спеша по своим делам, они не преклонили колен перед изображением Девы Марии.

Вскоре с каждого прохожего стали требовать милостыню. Подаяние собирал в коробку вооруженный верзила, и плохо приходилось тому, кто отказывался платить.

…Лошади остановились в переулке возле дома, стоявшего рядом с Сен-Жерменским замком. Королева Нараррская быстро вошла в узкую сводчатую залу; здесь ее уже ждали трое дворян.

— Граф де Марийяк, следуйте за мной! — обратилась Жанна д'Альбре к одному из присутствующих.

Молодой человек лет двадцати пяти поспешил за королевой. Он был высоким и сильным, но в глазах его застыла неизбывная грусть. Впрочем, увидев королеву и ее придворную даму, граф радостно улыбнулся.

Алиса де Люс тоже кинула на него тайком быстрый взгляд и порозовела от волнения.

Поклонившись в знак повиновения, граф де Марийяк вошел вслед за ней в небольшой кабинет. Оставшись с Жанной вдвоем, он воскликнул:

— Ваше величество, почему вы зовете меня так?

Видимо, он принадлежал к числу приближенных королевы и мог позволить себе задавать вопросы Жанне д'Альбре, не дожидаясь, пока ее величество сама обратится к нему.

Жанна д'Альбре посмотрела на юношу с материнской любовью:

— Но ведь таково ваше имя — я удостоила вас титула графа де Марийяка.

— Я обязан вашему величеству всем: жизнью, титулом, богатством… Я буду помнить об этом до конца своих дней… Но имя мое — Деодат… Ах, моя королева, только вы называете меня графом, остальные же знают, что я всего лишь несчастный найденыш…

— Мальчик мой! — с ласковой решимостью прервала его королева. — Не думайте об этом. Вы отважны, добры и благородны. Я не сомневаюсь, что вам предстоят великие дела. Не занимайтесь пагубным самобичеванием! Эти страдания разорвут ваше нежное сердце…

— О, зачем я услышал ту беседу! Зачем узнал, кто моя мать! — скорбно прошептал граф де Марийяк. — Почему я не умер в тот миг, когда раскрылась ужасная тайна: я рожден злобной и коварной королевой Екатериной Медичи…

В эту минуту кто-то приглушенно вскрикнул за дверью, но ни королева Наваррская, ни граф де Марийяк ничего не заметили.

— В любом случае не вспоминайте больше об этом трагическом открытии, — велела Жанна д'Альбре. — Вы же знаете, как вы дороги мне, я отношусь к вам как к сыну. Вы росли в наших горах, воспитывались вместе с моим Генрихом, вместе играли, вместе учились… И ничто не разлучит моих мальчиков…

Граф де Марийяк низко поклонился королеве и почтительно поцеловал ей руку.

— А теперь займемся делами, граф, — улыбнулась королева. — Мне необходимо иметь в Париже человека, на которого я смогу всецело положиться.

— Я к вашим услугам, ваше величество! — воскликнул Деодат.

— Я не сомневалась, что вы сразу ринетесь в бой, дитя мое, — растроганно проговорила Жанна д'Альбре. — Но вы должны знать: ваша жизнь все время будет в опасности.

— Моя жизнь принадлежит вашему величеству.

— Возможно, — задумчиво продолжала королева, — в опасности будет не только ваша жизнь… Не исключено, что обстоятельства заставят вас действовать вопреки вашим чувствам и сердечным склонностям… Тут нужна не только отвага, тут потребуется вся ваша преданность, честность, доброта. Я рассчитываю лишь на вас…

— Ваше величество, я постоянно буду напоминать себе, что обязан вам жизнью!

— Да, — еле слышно сказала королева, — помните об этом. А теперь слушайте внимательно, мальчик мой…

Жанна д'Альбре была уверена, что может не опасаться здесь чужих ушей, но все же понизила голос. Она говорила долго, почти час. Выслушав ее наставления, граф коротко повторил их.

Тогда королева Наваррская прижала юношу к себе, поцеловала в лоб и произнесла: