Андреа Жапп - След зверя Страница 47

Джотто пробурчал, скорее по привычке, чем в надежде завязать разговор со своим молчаливым спутником:

– Только посмотрите на это нагромождение. Все хуже и хуже! И когда они только решат построить новые мосты? Мы проделали тройной путь, хотя Лувр находится в нескольких сотнях туазов от улицы Бюси.

На что рыцарь невозмутимо ответил:

– Тем не менее лодочники перевозят людей и товары от Лувра до Нельской башни, разве нет?

Джотто посмотрел на него как побитая собака, а потом признал:

– Да… но им надо платить.

– Так ты ко всем своим грехам добавил и скупость? А ведь я думал, что та скромная еда, которой ты меня угощал, была знаком твоего внимания к моему здоровью.

Но Капелла не собирался оплачивать два перевоза. У него разыгралась подагра, нога ныла от щиколотки до колена, но тем хуже! Они пойдут медленно.

Привратник встретил их с надменным видом, в полной мере свидетельствовавшим о том удовлетворении, которое он получал от своей маленькой должности. Им пришлось ждать добрых полчаса в прихожей мсье де Ногаре. За это время они не обменялись ни единым словом.

Наконец их ввели. Леоне встретился с их самым серьезным противником, поскольку речь не могла идти о Гийоме де Плезиане, которого Джотто описал как красивого весельчака. Мужчина лет тридцати, который стоял за заваленным документами длинным столом, заменявшим бюро, был невысокого роста, почти тщедушным. Его голову и уши покрывала ярко-синяя велюровая шапочка, заострявшая и без того худое лицо, освещаемое горящим взглядом, который делали почти неприятным веки, лишенные ресниц. Несмотря на увлечение роскошной одеждой, словно выставленной напоказ, и моде, укоротившей мужские наряды, Ногаре остался верным скромной длинной мантии легистов. Поверх мантии он носил безрукавку с разрезом спереди, единственным украшением которой была оторочка из беличьего меха.[65] В камине ярко пылал огонь, и Леоне спросил себя, не выказал ли больной Ногаре знак дружбы, согласившись их принять?

– Садитесь, мой добрый друг Джотто, – пригласил Гийом де Ногаре.

Франческо де Леоне остался стоять, как и подобало приказчику банковского дома. Наконец легист сделал вид, что заметил Леоне, и спросил, не глядя на него:

– А кто ваш спутник?

– Мой племянник, сын моего покойного старшего брата.

– Я не знал, что у вас был брат.

– У кого его нет? Франческо. Франческо Капелла. Мой племянник оказал нам большую честь…

Ногаре докучали пустые разговоры. К тому же светское терпение не входило в число его достоинств, но он слушал банкира с легкой улыбкой на губах. Тридцать тысяч ливров, которые он надеялся занять у него, стоили определенной снисходительности.

– …в течение трех лет он был одним из камергеров нашего покойного святого отца Бонифация…

Искорка заинтересованности вспыхнула в этом странном неподвижном взгляде.

– А потом история с женщиной… потасовка, одним словом, немилость.

– Когда?

– Незадолго до кончины нашего Папы, да хранит Господь его душу.

– Если это так, пусть суд Господа отмоет его от многочисленных грехов, – язвительным тоном согласился Ногаре.

Ногаре был человеком веры, требовательной веры, заставлявшей советника короля ненавидеть Бонифация, который, по его мнению, был недостоин величия Церкви. В отличие от своего предшественника Пьера Флота, решившего окончательно избавить монархию от постоянного вмешательства папской власти, Ногаре лелеял честолюбивую мечту позволить королю дать Церкви безупречного представителя Бога на земле. Леоне знал о тайном участии Ногаре в крупных церковных делах, взбудораживших Францию. Затем Ногаре вышел из-за кулис, чтобы иметь возможность действовать в открытую. В частности, в прошлом году он произнес злобную речь, обличающую «преступления» Бонифация VIII. Другими словами, он мостил дорогу будущему Папе короля, разумеется, не без помощи Плезиана.

Одно или два имени кардиналов, которых прочили в Папы, – вот что стремились узнать приор и Великий магистр прежде, чем вмешаться. Смерть Бонифация VIII не смягчила враждебности, которую питал Ногаре к покойному Папе. Что касается оскорбления, которое понтифик публично нанес Ногаре, назвав его «сыном катара», – оно по-прежнему задевало советника короля за живое. Когда Ногаре узнал о смерти Папы, он довольствовался тем, что процедил сквозь зубы:

– Пусть он встретится со своим Судией.

Ногаре никогда не забывал о том, кого считал в лучшем случае чудовищной Божьей немилостью, а в худшем – посланником дьявола, жаждущим погубить святую Церковь.

И только сейчас он впервые внимательно посмотрел на молодого человека, скромная поза которого вызывала у него удовлетворение.

– Сядь… Франческо, так?

– Так, мессир.

– Служить Папе – это огромная честь и большая привилегия. Но ты все испортил, к тому же из-за девицы.

– Речь шла о даме… Ну, почти.

– Какой галантный мужчина! Одним словом, о зрелой девице. И чему научила тебя столь почетная служба?

Крупная рыба попалась на крючок. Приор был прав. Несмотря на свой проницательный ум, Ногаре был человеком страсти, страсти к государству, страсти к королю, страсти к праву. Страсть заставляет идти вперед, но она ослепляет.

– Многому, монсеньор, – вздохнул Леоне.

– Тем не менее мне кажется, что это многое тебя не радует.

– Потому что святейший человек был… Ну… Любовь нашего Господа должна снисходить без…

Быстрая улыбка пробежала по тонким губам Ногаре. Он клюнул на приманку. Что, в сущности, знал этот племянник ростовщика? Даже если речь шла о гнусных сплетнях, они сослужат Ногаре добрую службу, укрепят в ненависти к Бонифацию. Тем более что эти камергеры снуют повсюду, обмениваются маленькими секретами о содержимом ночных ваз или разговорах в альковах, в которых часто вершатся государственные дела. Тошнотворный слизистый понос у могущественного человека может предвещать скорое появление его преемника. Вновь повернувшись к Джотто, Ногаре спросил:

– Значит, ваш племянник подхватит факел банка?

– О нет, мессир, и я очень этим опечален. У него нет вкуса к денежным делам, и я сомневаюсь, чтобы у него был к ним талант. Среди своих высоких связей я ищу сеньора, который пожелал бы взять его к себе на службу. Он очень умен, бегло говорит на пяти языках, не считая латыни, а эта прискорбная история с девицей умерила его пыл. Можно сказать, он стал монахом. Он очень надежный и знает, что в нашей профессии молчание стоит дороже золота.

– Интересно… Чтобы доставить вам удовольствие, мой друг Джотто, я мог бы взять его к себе на пробу.

– Какая честь! Какая бесконечная честь! Какая благожелательность, какая честность… Я даже не надеялся…