Виталий Гладкий - Тень Торквемады Страница 48

Пинто писал, забыв о времени. Для него оно просто остановилось — слишком много новых впечатлений и наблюдений нужно было перенести на бумагу, чтобы ничто не забылось.

«В Москву мы приехали в начале октября. Москва — большой город; много домов деревянных, но есть и каменные. Почти при всех домах имеются свои сады, что придает городу живописный вид. В каждом квартале есть отдельная церковь благородной архитектуры. По главной части города протекает речка по имени Неглинная, на которой стоит множество мельниц. Царь живет в обширном и чистом Кремле, обнесенном высокой четырехугольною стеной из кирпича. Говорят, что стена эта толщиною в восемнадцать футов[47], но я не верю этому, она не кажется такой. Впрочем, этого не знает никто, так как ни один иностранец не допускается к осмотру стен.

По одну сторону Кремля проходит ров, по другую — река, называемая Москвой; она течет в Татарию и в Каспийское море. С северной стороны расположен нижний город; он также окружен кирпичными стенами и примыкает к стенам Кремля, который расположен на холме, имеющем около двух миль[48]в окружности. В его стенах шестнадцать ворот и столько же башен. Царский дворец отделен от остальной части Кремля длинной стеной. Все московские крепостные сооружения хорошо снабжены всевозможной артиллерией.

В Кремле находятся церкви, каменные и деревянные, с круглыми позолоченными куполами. На церковных дверях и внутри церквей — образа, покрытые золотом. Главные рынки тоже расположены в Кремле; для различных предметов разные рынки, всякое ремесло — само по себе. Зимой бывает большой рынок вне Кремля, на льду реки, где продается хлеб, глиняная посуда, ушаты, сани и прочее».

Фидалго отложил перо, выпил кубок вина и продолжил:

«Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Спустя две недели после приезда в Москву старший подьячий посольского приказа, ведающий дела иностранцев, известил меня, что великому князю угодно, чтобы посольство Гишпании явилось к Его Величеству с грамотами короля. Я был очень доволен этим, и мы тщательно приготовились к приему. Мы — это я сам, Антонио де Фариа, и нидерландский купец-толмач Мартин Тромп. Когда великий князь (по-русски его звали Иоанн Васильевич) занял свое место, подьячий пришел за нами во внешние покои, где сидели сто или больше дворян, все в роскошном золотом платье; оттуда мы прошли в зал совета, где сидел сам великий князь со своею знатью, которая составляла великолепную свиту.

Они сидели вдоль стен комнаты на возвышении, но так, что сам великий князь сидел много выше их на троне и в царской короне на голове. Трон великого князя возвышался над полом на две ступеньки, и его убранство очень выделялось среди прочих блеском и великолепием. Вотканные драгоценные камни с удивительным искусством украшали его золотую одежду, а с плеч спускался плащ, сделанный таким же образом. Каждый палец украшали по два-три перстня с оправленными в них большими драгоценными камнями. Был у него и серебряный посох, похожий на епископский жезл, отделанный золотом и драгоценными камнями. Мягкие сапоги, загнутые наподобие клюва, также были украшены драгоценными камнями. На нем были две цепи, состоящие из чередующихся золотых шариков и больших драгоценных камней. Одна спускалась на грудь, а на другой, более короткой, висел золотой крест, длиной в ладонь, шириной в два пальца.

Перед великим князем стояли канцлер и секретарь. Когда поклонился великому князю и подал канцлеру свои грамоты, Иоанн Васильевич обратился ко мне с приветствием и спросил меня о здоровье короля, моего государя. Я ответил, что при моем отъезде король находился в добром здоровье, чего и государю Московскому желает (к сожалению, пришлось врать; король Филипп нас не принял и ничего такого не говорил).

После этого царь пригласил меня к обеду. Мое приношение — подарки короля Филиппа — канцлер представил его милости с непокрытой головой (до того все они были в шапках).

Первым подарком был массивный серебряный крест, украшенный великолепной чеканкой; в него вделали часть святого креста, на котором был распят Христос. Вторым было Евангелие, красиво изданное и украшенное, третьим — десять молитвенных шариков из драгоценных камней, оправленных золотом. Четвертым был хрустальный кубок, отделанный по краям золотом. И последним подарком была персидская сабля из стали «дамаск», с великолепными ножнами из черного дерева; их украшали золотые накладки и драгоценные каменья. Как мне показалось, сабля больше всего пришлась по душе великому князю.

Когда его милость получил мои грамоты, мне предложили удалиться. Мне было сказано, что я не могу сам обращаться к великому князю, а только отвечать ему. Итак, я удалился в комнату, где находился подьячий, и оставался там больше двух часов. Затем снова пришли за мной и повели меня в другую палату, называемую “Золотой”.

Палата была невелика. Стол, уставленный золотой посудой, был накрыт скатертью; на конце его сидел маршал с небольшим белым жезлом в руке. На другой стороне палаты стоял поставец с посудой. Отсюда я прошел в обеденную палату, где великий князь сидел не в торжественном наряде, а в серебряном одеянии с царской короной на голове. Корона была прекрасной работы. Ее изобильно украшали драгоценные каменья, а на верху короны был закреплен рубин величиной с большой боб. Корона была подбита прекрасным черным соболем, стоящим, как говорили, сорок рублей[49]. Великий князь сидел на кресле, поставленном довольно высоко. Около него не было никого, все находились в некотором отдалении.

Длинные столы были накрыты вдоль стен палаты; они были заполнены теми, кого великий князь пригласил к обеду. Все приглашенные были в белых одеждах. Посередине палаты стоял поставец для посуды, полный золотых кубков, среди которых стояли четыре чудесных жбана, или кружки, как их здесь называют. У поставца стояли два дворянина с салфетками на плечах; каждый из них держал в руках золотую чашу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями. Это были личные чаши великого князя; когда у него появлялось желание, он выпивал их одним духом.

Что касается яств, предлагаемых великому князю, то они подавались без всякого порядка, но сервировка стола была очень богата. Все подавалось на золоте и не только ему самому, но и всем нам, блюда были массивными, а кубки тоже золотыми. Число обедавших в этот день я насчитал около двухсот человек. Прислуживавшие дворяне были все в золотых платьях и служили царю в шапках.

Прежде чем подали яства, великий князь послал каждому большой ломоть хлеба, причем разносивший называл каждого, кому посылалось, громко по имени, и говорил: “Иоанн Васильевич, царь Русский и великий князь Московский, жалует тебя хлебом”. При этом все должны были вставать и стоять, пока произносились эти слова. После этого церемониала внесли царское угощение из лебедей, нарезанных кусками; каждый лебедь был на отдельном блюде. Великий князь разослал куски приглашенным на обед так же, как хлеб, и подающий говорит те же слова, что и раньше. Затем Иоанн Васильевич начал рассылать напитки, и снова все слушали его стоя. Когда обед закончился, мы отправились к себе; это было во втором часу ночи…»