Поль Феваль - Королевские бастарды Страница 49

Он шумно вздохнул, как вздыхает во французском театре актер, повествующий о смерти Ипполита, и продолжал:

– Я благодарю вас, милостивый государь и милостивая государыня, за эти уточнения и констатирую: недоразумение улажено, все прояснилось, собравшиеся здесь полностью удовлетворены, в том числе и я – необходимый инструмент семейного благополучия и счастья. Теперь, достигнув в этом пункте полной ясности, я позволю себе продолжить чтение. Итак:

«Имущество будущего супруга следующее:

1. Личное состояние госпожи герцогини вдовы де Клар, принцессы де Сузей, матери будущего супруга, достигает 80 тысяч ливров ренты, к чему прибавляется еще и 25 тысяч франков, выплачиваемых ежегодно по акту, который был передан мне для изучения и который я утвердил.

2. Недвижимое ее имущество, унаследованное от покойного мужа, герцога де Клара, наличествующее и без долгов, оценено в четыре миллиона пятьсот тысяч франков.

3. Имущество, унаследованное ею от ее дяди генерала де Клара, наличествующее и без долгов, оценено в три миллиона восемьсот тысяч франков.

4. Имущество, унаследованное ею от принцессы Эпстейн, герцогини де Клар, сестры по отцу, наличествующее и без долгов, оценено в два миллиона двести тысяч франков.

Имущество, унаследованное…»

XXI

КАВАТИНА МИЛЛИОНОВ

Великими произведениями искусства – будь то возвышенные стихи Корнеля, произнесенные устами Рашели, или божественная мелодия Россини, которую выводит Альбони, все наслаждаются по-разному.

Одни погружаются в молчание, словно обратившись в мраморные статуи, другие (это относится чаще всего к женщинам) трепещут всеми фибрами своего существа, издавая помимо воли то вздох, то эфемерный стон, что служит доказательством нескрываемого восхищения.

Голос сопереживания – это приглушенный гул, царящий в зале, где каждый человек поддается все нарастающему волнению чувств.

Точно такая же атмосфера царила и в гостиной Жафрэ: здесь по напряженным струнам души водили золотым смычком, и грудь вздымал священный трепет. Я не знаю, что пел Орфей камням, говорят, он пел им о любви, но такая песня хороша лишь для камней, а мужчины и женщины – я знаю это точно! – предпочитают гимн миллионному состоянию, исполняемый мэтром Суэфом или каким-нибудь другим нотариусом.

Что же до всего остального, что тоже способно воздействовать на душу и увлечь ее – любовь, например, о которой уже упоминалось, или же религиозный экстаз, то для их выражения необходима достойная форма.

Высокой любви необходим голос Петрарки, высоким страстям – Шекспир и Корнель, а все величие Господа Бога мы познаем лишь благодаря пламенным речам Босюэ и потрясающему ораторскому искусству Лакордера.

Но золото – это другое дело! Оно не нуждается в возвеличивании, ибо замечательно уже самим фактом своего существования, оно божество тех, кто потерял Бога. Я говорю сейчас вовсе не о том золоте, что воспевают поэты. Вы, мои братья по перу, снисходительно улыбаетесь, когда упоминаете его, но это ваше золото не делает детей по-взрослому жестокими, не врывается в юношеские светлые сны и не толкает молодых людей на убийство, которое наконец-то дает им возможность заполучить сокровища зажившихся богатых стариков. Я веду речь как раз о нем – о тяжелом, блестящем металле, не нуждающемся в цветах красноречия и удовлетворяющемся плоской прозой нотариусов и агентов по недвижимости.

Если вы хотите, чтобы оно засияло и вспыхнуло, как пожар, завораживая и ослепляя, то не возводите ему храма, где ему будет неуютно, и не ссыпайте его в подвал, где когда-то ему нравилось переливаться под алчным взглядом скупца. Нет, четыре стены, проволочная сетка, за которой сгрудились люди в строгих рединготах, металлический несгораемый шкаф и бумаги, испещренные цифрами, – вот святилище теперешнего золота, вот его священная утварь и вот кумирня, где рождаются о нем все новые и новые мифы…

В контракте были еще четыре или пять пунктов, где тоже перечислялось имущество будущего супруга. Мэтр Суэф нараспев, точно молитву, читал их, а присутствующие слушали его в растроганном смятении. Адель то и дело протирала стекла очков: они запотевали от пыла ее восторженных чувств.

Она беспрестанно повторяла, сама не понимая, что говорит:

– Прекрасно! Восхитительно! Лучше я ничего в своей жизни не слышала!

А добряк Жафрэ в восторге потирал руки; душа его ликовала и пела.

Доктор Самюэль отошел в угол и о чем-то задумался. Графиня Маргарита побледнела; ее полуприкрытые веками глаза не могли утаить сладострастного блеска.

Мэтр Суэф, сделав паузу после последней цифры, чтобы с видом художника, положившего на холст удачный мазок, насладиться полученным эффектом, продолжил все с тем же величественным видом:

«Пункт 4: будущая супруга привносит в брак приданое, состоящее из:

1. Личных вещей, меблировки, белья, упряжи и драгоценностей.

2. По воле родственников и друзей, поименованных ниже, – ренту в 25 тысяч франков, которую будут совместно выплачивать нижеподписавшиеся: графиня Жулу дю Бреу де Клар, урожденная Маргарита Садула, господин Жафрэ, Жан Батист, рантье, граф Комейроль, Станислас Огюст и господин Самюэль Мейер, прусский подданный, врач, доктор медицинских наук Парижа и Иены.

3. Свои права на наследование после отца, господина Морана Фиц-Роя Стюарта Этьена Николя, и своей покойной матери Мари Гордон де Вангам, сводящееся к сумме, указанной ниже.

4. Свои права на наследование после мадемуазель Дезире Матильды Фиц-Рой Стюарт де Клар и мадемуазель Матильды Эмилии Фиц-Рой Стюарт де Клар, погибших в собственном особняке на улице Виктуар 5 января сего года, и наследство в виде движимости и недвижимости на сумму один миллион триста тысяч франков.

5. Свои права на наследование после дамы Луизы-Софи-Матильды Шварц, урожденной Фиц-Рой Стюарт де Ротсэ, в настоящее время вдовы Антуана-Жана Шварца, члена банковского дома «Ж.-Б. Шварц и КО», составляющее в движимости и недвижимости пять миллионов четыреста шестьдесят тысяч франков…»

Уф, с нас довольно.

В общем, все привнесенное обоими будущими супругами складывалось в сумму, превышающую двадцать миллионов.

Продолжение контракта было малоинтересным, дальше он походил на все остальные контракты, и, несмотря на искусство, с каким мэтр Суэф читал юридически выверенные формулировки, конец его чтения утонул в разговорах.

Документ подписали со всеми положенными церемониями, и беседа тут же сделалась общей.