Ян Гийу - Путь в Иерусалим Страница 5

Другие считали, что даже много серебра — дешевле, чем датские грабежи, независимо от того, кто выиграет эту войну.

После долгого и многословного спора король неожиданно с усталым вздохом обратился к отцу Генриху из Клерво, который находился в начале зала, ожидая, когда речь зайдет о Люре. Он сидел, опустив голову, словно в молитве, надвинув островерхий белый капюшон, так что нельзя было разглядеть, действительно ли он молится или просто спит. Оказалось, что он все-таки спал. Как бы то ни было, смысл горячего спора не дошел до отца Генриха, и, когда он ответил на вопрос конунга, его ответ походил более на латынь, чем на обычный язык, так что никто его не понял. Поблизости больше не было ни одного священнослужителя, потому как здесь решались в основном вопросы мирские и низменные. Конунг гневно оглядел зал и проревел, чтобы немедленно явился кто-нибудь, кто разбирает эту заумную латынь.

Сигрид тотчас же ухватилась за предоставившуюся возможность, поднялась, прошла с опущенной головой через зал и смиренно поклонилась сначала королю, а затем отцу Генриху.

— Мой конунг, я охотно послужу тебе, — сказала она.

— Если здесь нет ни одного мужчины, то пусть будет так, я имею в виду, если здесь нет ни одного мужчины, который говорит на этом языке, — устало вздохнул Сверкер.

— Где ты научилась латыни, милая Сигрид? — с удивлением спросил конунг, при этом голос его звучал гораздо мягче.

— К сожалению, единственное, чему я по-настоящему научилась во время пребывания в монастыре, так это латыни, — тихо ответила Сигрид с серьезным и благонравным видом, и только Магнус в зале заметил ее насмешливую улыбку, когда она произнесла эти слова. Она часто говорила так, произнося одно и имея в виду совершенно другое.

Конунг, однако, не понял насмешки и немедленно попросил Сигрид сесть рядом с отцом Генрихом, объяснить ему суть спора и попросить высказать свое мнение. Она тотчас же повиновалась, и, пока они с отцом Генрихом вели приглушенный диалог на языке, который, очевидно, из присутствующих знали только эти двое, в зале воцарилась неловкость; мужчины изучающе смотрели друг на друга, кто-то пожимал плечами, кто-то преувеличенно жестикулировал и закатывал глаза. Женщина на королевском совете, среди многих славных мужей — но это было именно так. И то, что уже совершилось, не изменить.

Через некоторое время Сигрид поднялась и громким голосом, заставившим стихнуть шум в зале, объявила, что отец Генрих обдумал это дело и считает, что самым разумным будет заставить негодяя жениться на сестре жены ярла. А жену ярла нужно отправить домой с дарами, богатыми одеждами, со знаменами и музыкантами. Однако конунг Сверкер и тот негодник, который называется его сыном, должны отказаться от приданого, и, таким образом, вопрос о серебре будет решен. Что считает по этому поводу сам негодяй, принимать во внимание нельзя, ибо если между ним и сестрой жены ярла будет заключен брак, то кровные узы помогут избежать войны. Обманщик должен заплатить за свою шалость. Война в любом случае обойдется дороже.

Когда Сигрид, умолкнув, села, наступила тишина. Собравшиеся обдумывали содержание того, что предложил монах. Но постепенно по залу распространился гул одобрения, кто-то вытащил меч из ножен и сильно ударил плашмя по столу, стоявшему вдоль длинных стен. Другие последовали его примеру, так что вскоре весь зал сотрясался от грохота, и на том дело было решено.

Поскольку Сигрид все равно уже сидела впереди всех и казалось, что немалая заслуга в предложении отца Генриха принадлежит ей, то конунг Сверкер воспользовался моментом чтобы решить вопрос о Варнхеме: он подозвал к себе писца, и тот зачитал грамоту, где содержалась суть дела. Однако, согласно прочитанному тексту, оказывалось, что дар исходит лично от конунга.

Сигрид попросила дать ей в руки текст, чтобы она могла перевести его отцу Генриху, и предложила, чтобы господин Магнус также принял участие в предстоящем разговоре. Конечно, конечно, с готовностью махнул рукой Сверкер и сделал знак Магнусу, чтобы тот вышел вперед и сел рядом со своей женой.

Сигрид перевела грамоту отцу Генриху, который, откинув свой капюшон, пытался следить за текстом. Закончив, она быстро добавила, так что казалось, будто она все еще переводит, что дар делает она, а не король, но что ей нужно одобрение короля перед законом. Отец Генрих взглянул на нее с улыбкой и задумчиво кивнул.

— Ну, — нетерпеливо сказал конунг, словно он хотел побыстрее избавиться от этого дела, — может ли достопочтенный отец Генрих что-нибудь сказать или предложить по этому поводу?

Сигрид перевела вопрос, пристально глядя в глаза монаху, и ему нетрудно было понять ее мысли.

— Да, — осторожно начал он, — это богоугодное дело — пожертвовать сад для Его служителей. Но перед Богом и перед законом дар может быть принят только тогда, когда точно известно, кто дарит, а кто принимает дар. Хочет ли Ваше Величество столь щедро пожертвовать частью своей собственности?

Он коротко взмахнул рукой, показывая Сигрид, чтобы та перевела его слова. Та быстро и монотонно пробормотала перевод.

Конунг явно смутился и с опаской взглянул на отца Генриха, хотя тот смотрел на него лишь с дружелюбным интересом, словно считая, что все так и должно быть. Сигрид ничего не говорила, она ждала.

— Да, может быть, может быть, — пробормотал конунг Сверкер. — Может быть, надо сказать ради соблюдения закона, что дар должен исходить от конунга, ведь это так. Я имею в виду, чтобы не возникало споров по этому поводу. Но этот дар исходит также от госпожи Сигрид, которая стоит здесь, среди нас.

Когда конунг замешкался, не зная, что еще сказать, Сигрид воспользовалась моментом, чтобы перевести его слова все тем же безразличным тоном, что и раньше. Тогда отец Генрих просиял, словно дружески удивляясь, услышав то, что он уже знал, потом с мягкой улыбкой слегка покачал головой и объяснил в простых выражениях, но с изысканной вежливостью, как и подобает, когда даешь наставление конунгу, что перед Богом лучше придерживаться всей правды, даже в формальных документах. Так что если теперь переписать эту грамоту с именем настоящего дарителя и одобрением и скреплением дара Его Величеством, то это будет богоугодное дело и конунгу будет причитаться столько же молитв, сколько и самому дарителю.

Дело было решено, причем именно так, как хотела Сигрид. Другой путь для конунга Сверкера был невозможен; он быстро принял решение, добавив, что грамота должна быть написана как на обычном языке, так и на латыни и что он хочет скрепить ее своей печатью уже сегодня; теперь можно было немного взбодриться и перейти к следующему вопросу.