Фредерик Марриет - Королевская собственность Страница 5

Закованный в ножные кандалы в тесном судовом карцере с крепкими решетками сидел Питерс, тут же у его ног лежала его жена, пряча голову в его коленях, а немного дальше сидел на деревянной чурке старик Адамc и гладил по головке стоявшего подле него маленького Вилли. Все молчали, взоры всех были обращены на несчастную женщину, которая казалась самой безутешной из них всех.

— Дорогая, дорогая моя Елена, не надо так отчаиваться! — растроганно вымолвил, наконец, Питерс. — Мужайся, родная!

— Но почему же ты не хочешь сделать того, о чем я тебя прошу?! Твой отец, как ни раздражен против тебя, все же в этот трагический момент смягчится, в нем заговорит родительское чувство, я в этом уверена, и его фамильная гордость не допустит того, чтобы ты умер на эшафоте. Он употребит все свое влияние, чтобы спасти тебя, тем более, что твое ложное имя даст ему возможность, не краснея, просить о твоем помиловании!

— Зачем же ты, родная, доставляешь мне горе, вынуждая меня снова отказывать тебе? Я хочу умереть, Елена, хочу, потому что заслуживаю смерти! Когда я думаю о том, какие страшные последствия могло иметь это возмущение для нашей родины, то благодарю Бога, что наше дело потерпело неудачу. Те беды и несправедливости, жертвой которых был я, не оправдания, а только могут служить некоторым извинением. Все они ничто в сравнении с тем преступлением, на какое я решился. Что значит счастье и благополучие одного человека в сравнении с несчастьем целого народа, с позором целой нации? Нет, Елена, поверь мне, я не мог бы быть счастлив, если бы не искупил смертью своего преступления, и если бы не ты, моя дорогая, моя неоцененная… если бы не он, наш мальчик, я бы с легким сердцем взошел на эшафот!

— Не думай обо мне, Эдуард! — воскликнула несчастная женщина, схватившись рукой за сердце. — Я чувствую, что мы скоро встретимся там, где нас ничто не разлучит, но наш мальчик, наш дорогой мальчик! Что станется с ним, когда нас с тобой не будет?

— Если Бог сохранит мне жизнь, — сказал Адамс, — Вилли никогда не будет без отца! — И крупные слезы ручьем покатились из глаз старика.

— Что с ним станется? — воскликнул, воодушевляясь, Питерс. — Он будет служить верой и правдой своему народу, своей родине и своему королю и смоет позор с памяти отца! Подойди ко мне, сын мой!.. Посвящаю тебя на служение родине! Будь ей верным сыном и ревностным слугой! Чти ее законы и ее короля!.. Понимаешь меня, Вилли? Обещаешь ли ты то, о чем я тебя прошу?

Мальчик опустил голову на плечо отца и, любовно прижавшись к нему, проговорил:

— Да, я обещаю… Но только скажи мне, что они сделают с тобой?

— Я должен буду умереть для блага моей родины, и если Господу будет угодно, сделай то же и ты, но только иным путем!

Ребенок задумался и затем молча отошел от отца и прижался к матери, которая даже не подняла головы.

— Вы, быть может захотите переговорить о чем-нибудь без посторонних? — сказал Адамс — так я возьму Вилли наверх: пускай подышит свежим воздухом, а потом я сам уложу его спать. Покойной ночи, хотя вряд ли вы проведете ее спокойно!..

Действительно, это была последняя ночь перед казнью Питерса. Как описать то, что было между Питерсом и его женой, горячо любимой и безумно любившей мужа, в эту страшную последнюю ночь? Такие моменты не поддаются описанию!

Адамс слышал, как Питерс посвятил своего мальчика королю и родной стране, слышал, как он завещал ему служить им верой и правдой, и у старика явилась мысль скрепить чем-нибудь это завещание. Широкая стрела со времен Эдуардов считалась в Англии как бы гербом короля (так как в те времена это было наиболее сильное оружие), с тех пор всякая вещь, составлявшая собственность короля, отмечалась такой стрелой, и всякий, у кого находился какой бы то ни было предмет с изображением этой стрелы, считался похитителем собственности короля.

Чем мог Адамс лучше закрепить желание Питерса, увековечить, так сказать, его завет, как не наложением этой печати собственности короля на ребенка? У моряков очень распространен обычай татуировки: редкий старый моряк не носит на своем теле, преимущественно на руке, часто от кисти и до плеча, всевозможных изображений, якорей, вензелей, змей, щитов, крестов и т. п. И Адамс убедил мальчика согласиться подвергнуть себя этой операции. Ребенок согласился, и старый матрос тут же, не теряя времени, изобразил у него на левом плече посредством наколов стрелу и затер ранки порохом, смешанным с чернилами, после чего забинтовал ему руку и уложил спать.

ГЛАВА IV

День народился ясный, хотя и холодный. Яркие лучи солнца прокрались и сквозь решетки карцера. Измученные и изнеможенные супруги забылись на мгновение тяжелым сном. Питерс пробудился первым и тихонько разбудил жену. Она подняла голову: яркий луч света ударил ей в глаза. С криком отчаяния она снова спрятала свое заплаканное лицо на груди мужа: бедняжка не могла поверить, что уже наступило роковое утро.

— Если ты любишь меня, Елена, не смущай меня, дорогая, в этот последний час! Мне надо еще многое сделать, и я нуждаюсь в твоей помощи и содействии, дорогая! — проговорил приговоренный. — Встань и подай мне перо и бумагу: я напишу отцу, надо позаботиться о нашем ребенке.

Едва держась на ногах, несчастная женщина встала и подала мужу требуемое, а затем, опустившись на пол подле него, как бы застыла в своей позе немого отчаяния и полной безнадежности.

«Дорогой отец, — писал между тем Питерс, — да, все еще дорогой, несмотря ни на что! Когда бы будешь читать эти строки, ты уже будешь бездетным: твой старший сын пал с честью на поле брани, а через несколько часов младший сын умрет позорной смертью на эшафоте. Но об этом будешь знать ты один, так как никто, кроме тебя, не знает, что несчастный Питерс, глава бунта на судне, — представитель славного имени, до сих пор ничем не запятнанного. Я охотно избавил бы тебя от горя, которое причинит тебе это известие, но на мне лежит долг по отношению к моему сыну. Я хочу, чтобы ты знал, что у тебя есть внук, чтобы твое состояние не перешло со временем в чужие руки каким-нибудь дальним родственникам, и чтобы мой сын впоследствии мог заявить о своих правах. Я мог бы сказать: „я прощаю тебя, отец“, но нет! Я скажу просто: „пусть прошлое будет забыто“, и ты, читая эти строки, подумай о печальной судьбе твоего когда-то счастливого и любимого сына и перенеси эту нежность и любовь на моего ребенка, — я посвятил его служению родине и королю, и если ты простишь меня и вздумаешь взять на свое попечение моего сына, то прошу тебя, не создавай для него другой карьеры: я дал торжественное обещание Творцу в том, что сын мой изгладит то, в чем сам я погрешил. Это последняя просьба умирающего!