Юрий Вронский - Кровь викинга… И на камнях растут деревья Страница 5

Они кажутся Кукше красавицами, но больше всех ему нравится Сигню, которая с ним ласковее других. Она уже совсем взрослая, ей двенадцать лет, поэтому она относится к нему покровительственно.

Хотя девушки – конунговы дочери, они много работают: сидят за прялкой или ткут на кроснах[23] льняные и шерстяные ткани. Сестры очень весёлые и часто рассказывают смешные случаи или затевают шутливую перебранку.

Но поздно вечером, когда вся усадьба засыпает, здесь звучат страшные истории и сказки. Девушки к этому времени перестают работать, вооружаются старыми тупыми ножами и начинают искать друг у друга в голове.

Коптят и потрескивают льняные светильни в жировых плошках[24]. Сигню сидит на лавке, а Кукша стоит перед ней на коленях, уткнувшись лицом в подол её платья, и цепенеет от блаженства, когда Сигню ножом раздвигает его густые жёсткие волосы у самых корней.

Как сладко замирать от её прикосновений и от страха, слушая рассказы о назойливых покойниках, что выходят из своих могил и мешают людям спокойно жить, или о горных чудовищах троллях, которые любят тёплую человеческую кровь! Мало-помалу он погружается в омут сна и оказывается дома, голова его лежит на коленях у старшей сестры Денницы, и она чешет ему голову ножом. Потрескивает лучина и с коротким шипением гаснут искры в корыте с водой.

В углу обиженно мычит телёнок, которого разлучили с коровой и внесли в избу, чтобы он не замёрз в хлеву. Входит Кукшина мать, ставит на лавку большой горшок с вечерним удоем. Пахнет парным молоком.

Сейчас Кукша выпьет чашку молока и залезет на полати[25], на медвежьи и овчинные шкуры. Он будет уже засыпать, когда сёстры тоже влезут на полати и Денница, как обычно, ляжет возле него. А может, это не Денница, а Сигню? Хорошо бы они обе всегда были рядом с ним.

Потом всё пропадает, нет больше ни Денницы, ни Сигню. Какая-то неодолимая сила сковывает его по рукам и ногам, на груди он ощущает неимоверную тяжесть. Он кричит в отчаянии и просыпается. Кукша лежит на лавке, на нём сидит Сигню, она заливается громким смехом. Кругом хохочут её сестры и служанки.

Спросонья все они кажутся Кукше сказочными колдуньями. Сигню хохочет громче всех, зубы у неё белые, как творог. Глаза, прозрачные, с темной обводкой, сверкают. Хохоча, она раскачивается и запускает пальцы в волосы Кукши, будто собирается оторвать ему голову.

На шее у Сигню на золотой цепочке болтается крохотный мешочек из тонкой козловой кожи. Она говорила как-то, что в мешочке особый заговорённый корешок, который предохраняет от злого глаза. Корешок ей дала одна старая колдунья, финка.

Кукша хочет подняться и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. «Разве сама она не колдунья? – со страхом думает он. – Колдунья и есть, только не старая, а молодая и красивая». И Кукша робко просит Сигню расколдовать его, чтобы он мог встать.

Хохот становится таким громким, что, того и гляди, обвалится крыша. Понемногу Кукша приходит в себя, остатки сна улетучиваются, и он обнаруживает, что, пока он спал, его привязали к лавке. Кукша смущённо улыбается и, глядя на смеющуюся Сигню, тоже начинает смеяться.

Сигню отвязывает его и говорит:

– Крепко же ты спишь! Мы тебя привязали и начали звать: Кукша, вставай! А ты хоть бы что! Кричим тебе в уши, а ты не просыпаешься. Потом мне надоело, что ты спишь, и я села на тебя. А ты так страшно закричал во сне, что я даже испугалась!

Кукша глядит на Сигню – какая она красивая, какое у неё доброе, весёлое лицо, неужели она только что казалась ему сказочной колдуньей?

Глава восьмая. Посвящение

Дни становятся всё светлее. Позади праздник Юль – середина зимы. В этот день конунг Хальвдан принёс обычную жертву – откормленного коня, чтобы умолить Солнце поскорее вернуться.

Дети наряжались маленькими духами гор, воды и полей, водили хороводы, славили Солнце и звали его поскорее вернуться с весной, теплом и зеленью. Взрослые надевали козлиные шкуры и кружились в неистовой пляске, посвященной Солнцу. Праздник завершился весёлым пиром, в котором участвовали все от мала до велика.

С приближением весны у викингов только и разговоров, что о походах в богатые западные и южные земли. По всей Норвегии идёт молва о Хастинге – морском конунге мурманского роду-племени, который обосновался в Дублине и оттуда совершает набеги на западные берега франкской земли.

Хастинг не грабит малой шайкой, у него целый флот, и он, подобно Рагнару Кожаные Штаны, имеет возможность нападать даже на большие города. Это вождь великой храбрости и редкой удачливости, а по красоте и обходительности ему нет равных. Говорят, будто никто никогда не слышал от него ни единого грубого слова.

Надоела зима бородатым морским разбойникам. В нетерпеливом ожидании весны то и дело кто-нибудь принимается точить и без того острый меч, чистить сверкающий шлем. Не в радость уже пиры и охота – первое развлечение мужчин.

Однако по утрам всё чаще слышен звон сосулек, намерзающих под стрехой[26]. Скоро, скоро уже придёт пора конопатить и смолить корабли, которые пока что отдыхают от бурь и походов в длинных корабельных сараях! Иной раз чернобородый Тюр вздохнёт и скажет Кукше мечтательно:

– Повезло тебе, парень. Мальчишкой побываешь в невиданных странах! Иные по сто лет живут, а дальше своей овчарни ни шагу!

Молчит Кукша, а сам думает: «Дались мне ваши невиданные страны!» И вспомнит родные Домовичи. Как-то там сейчас! Матушка, чай, все глаза проплакала по единственному сыну. И милые его сёстры зимними вечерами небось не слюной, а горючими слезами смачивают кудель, сидя за прялкой. Сам он не плакал ни разу, с тех пор как увезли его мурманы. Иной раз так хочется, но он ни-ни! Ведь он давно уже взрослый.

Викинги тоже так считают. Они рассудили, что Кукше должно быть уже не меньше двенадцати лет и пора посвятить его в мужчины. Изнывающие от безделья воины рады развлечению, все они принимают участие в подготовке к торжественному действу.

По их заказу местные оружейники изготовляют для Кукши круглый варяжский щит с медными бляшками. Серебряник спешит выковать ко дню посвящения шейную серебряную гривну[27] с молоточками бога Тора. Хотели викинги заказать для Кукши и кольчугу, но раздумали – тяжела она для неокрепших отроческих костей.

В сундучке Тюра лежал сарацинский[28] шлем, весь изукрашенный золотыми узорами и непонятными сарацинскими письменами. Тюр раздобыл его на Волге. Шлем не лезет ни на кого из викингов, он хранится у Тюра как красивая игрушка. С двумя суконными подшлемниками шлем пришёлся Кукше впору, и Тюр счастлив, что может подарить его отроку к посвящению.

Конунг Хальвдан Чёрный ради такого случая выделил из своих оружейных запасов меч доброй франкской работы. Его когда-то привезли из похода, он несколько короче обычного, и о причинах этого было много споров. Одни считали, что, по-видимому, какой-то богатый франк заказал меч для своего малолетнего сына, чтобы тот сызмала привыкал к хорошему оружию, другие полагали, что просто меч принадлежал франку маленького роста. А кто-то возражал, что франки тут ни при чём, что это ромейский[29] меч, какими-то путями оказавшийся во франкской земле, где он и попал к викингам в числе прочей добычи. Так или иначе, он Кукше покуда больше подходит, чем обычный викингский меч.

В один прекрасный вечер, в ту пору, когда румяные сумерки незаметно растворяются в синеве и над полоской зари загорается первая звезда, из усадьбы выходит вереница людей. Возглавляют и замыкают шествие воины со смоляными светочами.

Под подошвами сапог хрустит наст. Один из воинов несёт петуха, и петух недовольно квохчет. Шествие направляется вверх по склону холма. На его вершине, на поляне, окружённой старыми корявыми соснами, стоит идол Одина.

Среди идущих нет рабов, нет зависимых людей, нет женщин, здесь только свободные мужи, только воины. Вон тот седой муж с длинной бородой и длинными волосами, на котором драгоценный багряный плащ, подбитый бобром, сам конунг Хальвдан Чёрный. Его окружают немолодые дружинники, долгие годы разделявшие с ним все превратности судьбы.

Достигнув вершины холма, воины заполняют поляну, обступают Одина. У идола только один глаз. В ушах у него висят большие серьги, усыпанные сверкающими каменьями, на шее несколько золотых гривен, руки унизаны серебряными запястьями.

Полоска зари на западе угасла, и одноглазый Один, освещаемый колеблющимся пламенем светочей, кажется грозным и страшным. Выхваченные огнём из темноты, стволы и сучья сосен похожи на обнажённые человеческие тела, сведённые судорогой страдания. Глядя на них, невольно вспоминаешь о человеческих жертвах, приносимых здесь на огромном камне у подножия идола.

Кукше указывают его место – перед лицом Одина, близ камня-жертвенника. Кукша здесь единственный, кто стоит с непокрытой головой. Его обходят четыре воина, они совсем юные, едва переступившие отроческий возраст, у каждого из них в правой руке яркий, только что зажжённый светоч. Юноши становятся с четырёх сторон от Кукши – с севера, востока, юга и запада – и замирают в неподвижности.