Чёрный Лев - Меч и Крест Страница 5

Эти три победы восставших окончательно подорвали авторитет Византии в регионе. Бари, Монополи, Джовинаццо, Матера примкнули к восстанию, вырезав греческие гарнизоны. Пожар бунта разгорелся ещё шире.

Но тут, как это частенько бывает, в среде восставших начались разногласия. Лангобарды Кампании, избравшие себе в предводители Атенульфа, брата герцога Беневенто, не пожелали чтобы ими командовал Ардуйн. Их поддерживал князь Салерно и Капуи Гвемар IV, безусловно самый могущественный лангобардский правитель в регионе, который на прямую не участвуя в восстании, продолжая выказывать верность и преданность Византийской империи, поддерживал восставших. Амбиции князя Салерно умело подогревал граф Аверсы Райнульф Дренго. Ещё в Апулии действовало и большое войско лангобардов, под командованием Аргира, сына Мелуса. Раскол вносила и большая колония нормандцев в крепости Трое, нанятых для охраны византийских владений ещё катапаном Василием Боианессом, и обитавших здесь уже более двадцати лет. Они не хотели подчиняться каким-то выскочкам из Мельфи. Ни Ардуйну, ни тем более Отвилям.

Делегации, переговоры, вооружённые стычки и боевые столкновения шли всю зиму. Только в феврале 1042 года, на общем собрании, предводителем восстания был избран Аргир, сын Мелуса. Нельзя сказать, что эта кандидатура устраивала всех, но его избрание хотя бы притушило разногласия. Аргир был торжественно коронован в Бари, в церкви Святого Аполлинария.

А Райнульф Дренго, даже напрямую не участвуя в войне, сумел увеличить свои владения, получив некоторые захваченные у Византии земли – герцогство Гаэта и монастырь Монте-Гаргано. А его брат Асклетин, получил графский титул и стал сеньором Ачеренцы.

На данном этапе, вопрос о возглавлении восстания самими нормандцами, даже не рассматривался. И хотя с их мнением уже считались всё больше и больше, а их воинская сила внушала осторожность, страх и трепет, они как были, так и оставались пока лишь простыми наёмниками на службе у лангобардов.

Глава третья

В ответ на успехи восставших, в Константинополе, весной 1042 был освобождён из заключения Георгий Маниак. Получив должность катапана, он отправился в Южную Италию, дабы исправить сложившееся здесь для империи бедственное положение.

Ужасное лето 1042 года, надолго запомнилось уцелевшим жителям. Праведный в своём гневе Маниак, двигался быстрым маршем, уничтожая и сжигая всё на своём пути. Его воины убивали всех – стариков, женщин, детей, монахов и монахинь. Кого сжигали заживо, кого гроздьями вешали или распинали вдоль дорог, кого живьём закапывали в землю. Города Монополи, Матера, Джовинаццо, были разграблены, полностью разрушены, а их жители уничтожены.

Вдвое выше самых высоких людей, широкий в плечах, обладающий ужасной силой и твёрдым характером Маниак, с гневом, злостью и жестокостью душил восстание лангобардов в Южной Италии, желая ещё более прославиться и заслужить благосклонность императора.

Но снова, вследствии дворцовых интриг в Константинополе, Георгий Маниак был отозван с должности катапана. Уже раз доверившийся императорскому правосудию, этот гигант, мгновение подумав, пренебрежительно усмехнулся, а затем громко и грязно выругавшись, разодрал в клочки императорский указ. Стоявший перед ним, в окружении своей свиты новый катапан, задрожал.

– Так это ты, ничтожество, бледное и потеющие от страха, новый катапан? Червяк!

Громоподобный голос великана разносился далеко. От него закладывало в ушах и крутило в животе.

– Что, там не нашли никого получше? Ты, трясущееся от страха животное!

И ударом своего громадного кулака, Маниак сокрушил начальника стражи нового катапана. С проломленным черепом и сломанной шеей, тот отлетел в дальний угол палатки, и дёрнувшись пару раз в конвульсиях, затих. В воздухе повис тяжёлый запах испражнений.

– Что, мразь, обосрался? Слизняк! Все вы, ничтожные твари! Что, среди вас нет никого, кто бы осмелился напасть на меня? Тьфу, на вас!

Новый удар, и ещё один, подогнув колени, упал с проломленной грудью. Стукнув головами двух патрициев, Маниак убил их на месте. А евнуху, писцу и переводчику, быстро, двумя руками, скрутил шею.

– Твари! Гниды! Ничтожества! Эй, воины, кто там есть? Тащите эту падаль отсюда!

Трясущегося нового катапана выволокли из палатки.

– Что с тобой сделать, а? – громадный Маниак, грозно возвышался над жертвой. Тут его взгляд упал на большую кучу конского навоза, сваленного у коновязи. – А-а-а! Ты наверное голоден? Прости мои неучтивые манеры, благородный патриций. А ну-ка, окажем радушие и гостеприимство и накормим нашего гостя!

Толпа офицеров и воинов становилась всё гуще. И если кто-то и был недоволен действиями своего командующего, то не смел выказывать своё недовольство открыто. Под одобрительные возгласы толпы, Маниак схватил патриция за ноги, и сунул головой прямо в кучу навоза.

– Жри, тварь! Эй, вы, помогите нашему любезному гостю. Я хочу, чтобы он досыта наелся!

Подбежавшие воины, смеясь, забавляя себя шуточками и оскорблениями в адрес патриция, забили рот, нос, уши незадачливого катапана навозом. Они всё продолжали пихать его в него, даже когда он, задохнувшись, умер.

– Хорош! Жаль, что нельзя эту падаль, в таком виде отправить в Константинополь!

И тут, кто-то из толпы воинов, крикнул:

– Да здравствует император Георгий! Да здравствует император Георгий!

Этот одинокий крик, сначала поддержал один, потом десяток, сотня, и вот вскоре, уже несколько тысяч людей орали во все глотки:

– Да здравствует император Георгий! Vivat! Веди нас, император! Веди! На Константинополь! Всем забьем рты дерьмом! Веди!

Как передают очевидцы, поначалу, этот гигант, даже растерялся, может быть, уже раскаиваясь, за свою опрометчивую вспышку гнева. Но затем, увидев, как всё больше и больше людей выкрикивают его имя, прославляя его, встал, горделиво выпрямившись, сложа руки на груди.

Откуда-то принесли лавровый венок, и Маниак, склонив голову, позволил возложить его.

– У нас нет пурпурных кампагий (высокие башмаки, присвоенные царскому званию в Византии) и пурпурной мантии, о, император. Но мы добудем их тебе в Константинополе!

Византийцы свернули все действия против восставших в Южной Италии, и начали поспешно готовиться к походу на столицу империи. И наплевать им было на то, что ободрённые бездействием армии противника, лангобарды и нормандцы, начали возвращать себе утраченные позиции. Не остановило Маниака и известие, что восставшие осадили приморский город-крепость Трани. Единственный город, который все эти годы, несмотря на все перепитии борьбы, сохранял верность Византийской империи.

Наняв корабли, армия Маниака пересекла Адриатику. В пожаре войны запылала Македония, Греция, Болгария. К Маниаку, ободрённые успехами его армии, присоединялись всё новые и новые войска. Города открывали перед ним ворота. Громя тех, кто отказывался ему покориться, войска Маниака упорно шли вперёд, приближаясь к Константинополю.

Император Константин IX Мономах, выслал к Фессалоникам новую армию под командованием евнуха Стефана Севастофора.

С лёгкостью, присущей великим и талантливым военачальникам, Маниак разгромил армию евнуха. Казалось вот он, вожделенный Константинополь и императорская корона! Но в самом исходе победоносной битвы, Георгий Маниак был убит подосланными убийцами.

Стефан Севастофор, быстро собрав свои войска, разгромил приспешников Маниака, подавил остатки мятежа. Взятых в плен, ослепляли, рубили им руки и ноги, жестоко казнили, в назидание остальным.

Глава четвёртая

Нормандцы не особо любили осаждать и штурмовать крепости, а предпочитали стремительный рейд, дерзкий набег, битву в поле, где можно было прославиться и захватить добычу. А стены Трани были высоченными, укрепления мощными… Надежду на успех штурма в них вселяли только большие осадные башни, построенные захваченными в плен греческими инженерами. Нормандцы и лангобарды дивились искусству греков, восхищаясь всеми хитроумными устройствами башен. А тут ещё, греческие умельцы изготовили и огромные стенобитные и камнемётные орудия. Такие большие, какие большинство из них и в глаза не видывало, хотя и повоевали они на своём веку не мало.

– Да с такими малышками, ха, мы и не заметим, как перескочим через стены! А город-то богатый! Там, за его стенами, есть чем поживиться!

– Да, добыча это славно! Видели, как в битве у Монтемаджоре, Хэмфри Отвиль всунул в пузо одного сирийца меч, а оттуда посыпались золотые монеты. Вот бы мне найти такого…

– Болван! Не из пуза посыпались монеты, а из кожаного пояса, который Хэмфри разрезал своим мечом, – здоровяк Гуго Тубо, знаменитый своей силой, тем, что одним ударом кулака валил наземь быка и страшный в бою со своим тяжеленным боевым молотом, презрительно сплюнул в костёр.

Его оппонент, высокий и стройный, молодой нормандец Синибальд, вскочил на ноги, и, тряхнув своими длинными, светлыми волосами, тихо, с издевкой, сказал: