Рафаэль Сабатини - Меч ислама Страница 5

Фрегозо брызгал слюной. В своем стремлении оправдаться он позволил себе погрешить против истины.

— Обвиняйте тех, кто виноват, и в первую очередь дожа, который, выслуживаясь перед императором, не заботился о благе собственной страны и довел народ до голодного помешательства.

Его неожиданно поддержал Филиппино, который стоял, нахмурившись, около дяди.

— Поверьте, синьор, Чезаре попал в точку. Вина — на Антоньотто Адорно.

— Клянусь спасением души, это так, — проворчал Фрегозо. — Этих жалких голодных людишек некому стало сдерживать, как только испанцы покинули город. Бесполезное сопротивление Адорно довело их до отчаяния. Поэтому они стали защищать свои собственные интересы вместо того, чтобы помочь Генуе защитить ее собственность, как они сделали бы, если…

Тут Дориа прервал говорившего:

— Время ли сейчас болтать? Порядок должен быть восстановлен, а разговоры оставим до времени. Ради Бога, пошевеливайтесь! Бросьте пререкаться. — Он обернулся к Просперо. — Вы знаете, что нужно делать. Вперед! Возьмите на себя восточную часть, западная — за мной. И больше твердости!

Просперо приказал одному из своих капитанов, неаполитанцу по имени Каттанео, высадить на берег еще пару сотен человек. Он учел и то, что грабители рыскали по городу бандами, и поэтому свое войско тоже разделил на группы.

Одну из таких групп он возглавил сам и практически сразу, уже в сотне ярдов от причала, нашел для нее дело. Банда из французских солдат и местных мародеров грабила дом купца. Просперо застал их, когда они пытали хозяина, стараясь выведать, где он хранит свое золото.

Просперо повесил главаря и оставил тело болтаться над входной дверью спасенного им дома. Остальные бандиты помчались прочь, как предвестники скорого суда над всеми мародерами.

Начав столь жестко, Просперо без колебаний продолжил дело, выполняя свою работу быстро и безжалостно, не слушая ни проклятий тех, чьи кости он ломал,, ни благодарностей спасенных от грабежа. Возможно, однажды в нем и возобладал поэт, когда, поймав в погребке главаря шайки, он окунул его головой в бочку с вином раз двадцать. Чаще, однако, он не терял времени на подобные развлечения.

Продвигаясь к востоку и вверх, к горам Кадиньяно, Просперо к полудню вышел на маленькую площадь перед крошечной церквушкой, где ряды акаций квадратом обрамляли травянистую лужайку. Это было красивое мирное местечко, полное солнечного света и аромата цветов. Он остановился, чтобы подождать своих людей и собрать их вместе, поскольку пятеро из них, пострадав от неприятеля, отстали от отряда.

Звук осипших от выпивки мужских голосов донесся из аллеи слева от церкви, расположенной чуть выше уровня площади и отделенной от нее шестью ведущими под арку ступенями. Пока Просперо прислушивался, внезапно раздался треск рвущейся ткани. Смех усилился, потом затих, после чего послышался крик женщины, зовущей на помощь.

Просперо и его люди вихрем взлетели по ступеням. Проход был темный, его стискивали две высокие стены. Правая была сверху донизу увита плющом. Через двадцать шагов сумрак развеялся и сменился сиянием солнца у входа в дом. Дверь болталась, почти сорванная с петель. Именно сюда привели Просперо женские крики, перемежавшиеся взрывами гнусного мужского хохота.

Просперо остановился в дверях, чтобы осмотреться. Он увидел широкий двор с зеленой лужайкой и подстриженной живой изгородью, цветущими кустами, действующим фонтаном и бассейном. Белыми мазками на зеленом фоне выделялись статуи. За всем этим великолепием виднелся широкий фасад дворца, отделанный черным и белым мрамором, с изящной колоннадой в римском стиле. Перед домом ничком на траве, странно скрючившись и раскинув руки, лежал юноша в простой ливрее, выдававшей в нем слугу. Рядом с ним сидел человек постарше, уперев локти в колени и поддерживая руками голову; между пальцами у него ручьями текла кровь. Непрекращающиеся крики заставили Просперо перевести взгляд на женщину. Платье лохмотьями висело вокруг ее талии. Пара мерзавцев с гиканьем и хохотом ломилась за ней через кусты. Чуть поодаль, слева от Просперо, у высокой стены сада стояла другая женщина, высокая, изящная и стройная, глядя широко раскрытыми глазами на бандитов.

Впоследствии, пытаясь восстановить в памяти ее образ, Просперо смог вспомнить лишь, что она была одета в белое платье почти без украшений, подчеркивавшее красоту ее темных волос. Так мимолетен был его взгляд, так сосредоточен был его ум на цели, приведшей его сюда, что больше он ничего не заметил.

Он отступил с порога, дав проход своим людям.

— Положите этому конец, — резко бросил он.

Немедленно полдюжины солдат бросились за теми двумя, что преследовали женщину в глубине сада, а остальные — к мерзавцу, угрожавшему даме в белом.

Бандит развернулся, заслышав шум за спиной, и скорее инстинктивно, чем по какой-то другой причине, потянулся за мечом. Но люди Просперо набросились на него, не дав времени обнажить оружие. Его стальной шлем был сбит, ножны и пояс сорваны, ремни доспехов срезаны ножом. Удары копий подгоняли его к двери, обрушиваясь на его плечи до тех пор, пока он не завопил от боли и ужаса. Два его товарища шли, понукаемые таким же образом, пока один из них не свалился без чувств, получив крепкий удар древком по голове. Тогда его схватили за ноги и поволокли вниз по аллее следом за его приятелями. Протащив по лестнице, солдаты вынесли бандита на маленькую площадь, не обращая внимания на то, что голова его билась о ступени, и наконец бросили на лужайке под акациями. Следовавший за ними Просперо не стал дожидаться благодарности спасенных.

Во второй половине дня, когда вымотанный и обессиленный Просперо посчитал задание выполненным, а порядок восстановленным, он наконец отправился в герцогский дворец, чтобы предстать перед отцом. Хотя грабителей больше не было видно, город бурлил, и путь Просперо лежал по шумным улицам, запруженным людьми, двигавшимися в том же направлении, в гору.

По мере продвижения к нему присоединялись и другие группы. Одной из них командовал Каттанео. Когда они добрались до Сан-Лоренцо, с ним было уже полторы сотни человек. Они образовали довольно плотный отряд, сопровождаемый благосклонными взглядами граждан побогаче и проклятиями бедноты, обиженной на учиненные репрессии и грубость.

Методы Дориа были мягче. Адмирал выстроил двести человек в цепь и двинул ее на городские кварталы, затем выслал четыре команды, по сотне в каждой, бить в барабаны и трубить в трубы, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы обратить грабителей в бегство. Чернь отступила в свои трущобы, а французских мародеров Фрегозо отправляли в части, к которым они были приписаны. Таким образом Дориа обезопасил себя от проявлений негодования, объектом которых стал Просперо.