Сергей Нуртазин - Сарматы. Победы наших предков Страница 5

— Готово. — Горд пригладил густые пшеничные усы.

— Войско поведешь ты. Я останусь… У предводителя должна быть светлая голова.

— Может, отменить поход?

— Нет.

К походу на племена, чьи земли находились севернее владений нижних аорсов, Евнон готовился давно и, несмотря на смерть сына, отменять его не собирался.

— Мое главенство в войске может вызвать недовольство среди старейшин и знати, — сказал Горд.

— Мой отец принял тебя в наш род, а значит, ты такой же, как и мы. Ты один из лучших воинов и не раз водил мой личный отряд на врага. Причем всегда успешно. Помимо этого, тебе одному приходилось бывать в тех местах. И не забывай, мое слово немало значит для аорсов. Думаю, старейшины и знать согласятся со мной.

— Надеюсь на это.

— Выступите на следующий день после погребения Туракарта. — Голос Евнона дрогнул. Справившись с собой, он продолжил: — Возьмешь часть моих личных воинов. Дарган и Сухрасп отправятся с тобой. Здесь они будут напоминать мне о смерти сына. И еще… — Евнон развернулся и тяжелой поступью пошел к повозке.

Горд посмотрел ему вслед; вялая походка, опущенные плечи. Горе не сломало, такого человека сломать трудно, но пригнуло его сотоварища и повелителя. Да и у самого Горда при мысли о смерти Туракарта комок подкатывал к горлу, он был его учителем и любил сына Евнона как собственного. Своих детей, впрочем, как и жены, у него не было.

Вернулся Евнон с мечом.

— Этот меч ты подарил моему сыну. Им ты учил его сражаться. Выполни то, что не привелось сделать Туракарту — обагри его в сраженье кровью наших врагов.

— Я выполню твою волю. — Горд принял из рук вождя меч в деревянных, обшитых кожей ножнах с медными накладками. Бронзовая рукоять с прямой гардой заканчивалась круглой головкой из розового сердолика. Таких мечей у аорсов не было, этот Горд добыл во время скитаний, а затем подарил Туракарту.

Туракарта, как и многих других представителей его рода, хоронили на вершине кургана. Уходил к предкам старший сын вождя. Горькие мысли, словно змеи, жалили сердце Евнона, но, пересиливая себя, он всем своим видом показывал несгибаемую волю. На похороны сына вождь явился в лучшем наряде. На нем была темно-коричневая куртка без воротника с длинными рукавами, запахнутая на левую сторону, украшенная по краям золотыми бляшками в виде бараньих голов, того же цвета штаны и красные сапожки из мягкой кожи. Стан вождя стягивал кожаный пояс с застежками из золота, изображающими схватку львов. На поясе короткий меч-акинак в богато убранных ножнах с золотыми накладками, подарок зятя — аланского вождя Бахтава. Голову Евнона украшала кожаная повязка, грудь — золотая пектораль с концами в виде змеиных головок, символ власти сарматских вождей. Похожую он заказал боспорскому купцу Ахиллесу, чтобы возложить на Туракарта. Не случилось. Теперь ни одно божество не в силах воскресить сына…

Донага, успокаивая, тронула его за локоть. Хорошо, что она рядом. Такая женщина достойна называться женой вождя. Переборов свои чувства, она в подобающем наряде с гордо поднятой головой вышла к аорсам заодно с мужем. Взор синих глаз казался ясным. Но лишь казался. Перед Донагой все происходящее проплывало, как в пелене тумана: свежевырытая яма, кошомная подстилка, на которой покоится тело их первенца, печальные лица сородичей.

Звук бубна возвестил о появлении жрицы. Зимегана, моложавая женщина с длинными иссиня-черными прямыми волосами, достигающими колен, была красива. Ее красота, в отличие от других женщин племени, увядала намного медленнее, а потому выглядела она гораздо моложе своих лет. Поговаривали, это ей удавалось благодаря колдовской силе и зелью из трав. Невысокого роста, белолицая, тонкобровая, с алыми губами и гибким станом, она могла бы пользоваться любовью многих мужчин. Если бы не ее служение священному огню, надменность и глаза. Светло-голубые, холодные, они пугали, завораживали, проникали внутрь, читали мысли. Взгляд больше напоминал змеиный, как и ее движения. Ее называли повелительницей змей, и поговаривали, что свои снадобья она изготавливает при помощи гадов, живущих у нее в повозке в корзине из ивовых прутьев, будто они же помогают ей предсказывать и наводить порчу на неугодных ей соплеменников. Ее больше боялись, чем любили.

Жрица была облачена в белую длинную рубаху, стянутую у стана поясом из шерсти белой овцы. К поясу подвешены амулеты из камня, изображающие животных, и маленький жертвенный кинжал с костяной ручкой в виде барана. Белое покрывало скрывало ее волосы. Поверх него на голову надета высокая конусовидная шапка из белого войлока с золотыми нашивками. Прикрепленный к ней золотой лепесток прикрывал верхнюю часть прямого тонкого носа. За Зимеганой шла помощница жрицы, сирота Газная. Маленького росточка, пухленькая, смуглолицая девушка с добрыми черными глазами и большим родимым пятном в виде верблюда на левой щеке. Соплеменники говорили, что родимое пятно Газнаи — знак свыше, и хоть считали ее чудаковатой, любили и уважали за доброту, умение излечивать людей и животных. Младшая жрица была одета в те же одежды что и Зимегана, но без золотых украшений. Ей доверили бронзовую чашу с раскаленными углями — детьми священного очищающего огня. За ней ковыляла кривоногая Пунгара, широколицая, узкоглазая старуха в повседневном наряде сарматских женщин, отличном от мужского лишь тем, что полы куртки были несколько длинней. В подрагивающих руках старуха несла пустую чашу из золота.

Жрицы остановились у края ямы. Зимегана, обратилась к находившемуся в зените солнцу, вскинула руки и заговорила. Многие из слов жрицы казались окружающим чужими, но это был язык их далеких предков, ныне изменившийся, отчасти забытый и доступный только посвященным, да еще, может быть, самому светилу. Голос ее менялся и каждый миг: вибрировал, срывался на визг, затихал, превращался в усыпляющий шепот, напоминающий шипение змеи, и внезапно перерастал в громкий пугающий крик. Все это повторялось снова и снова, пока жрица, вскрикнув в очередной раз, обессиленная, не упала на колени. Аорсы последовали ее примеру, преклонили колени пред Великим Светилом, дающим жизнь. Только Газная, держащая частицу священного огня, осталась стоять. Зимегана коснулась земли губами и вновь устремила взор ввысь. Три раза прикладывала она руки к груди, а затем вскидывала их вверх, славя отца — Небо, мать — землю и солнце — Дарителя Священного Огня. Аорсы не замедлили повторить ее движения. Вновь поцеловав землю, жрица поднялась, посмотрела на помощницу. Подчиняясь взгляду Зимеганы Газная протянула чашу с углями. Зимегана, растопырила пальцы, махнула над ней руками. Угли, к тому времени едва тлевшие, вспыхнули голубым огнем. Жрица протянула к нему ладони, прикрыла глаза и зашептала ведомые ей одной слова.